О смерти и о любви (Макарова) - страница 2


"Наш дом», – повторил я шёпотом, и погасил свечу.

20.12.2018.


Венчание.


Ее движения были резки, остры и зычны. Она вошла на кухню уверенной и твёрдой поступью, как будто намеренно разрушая энергию золотисто-багряных лучей заката, которые сыпались на обеденный стол, на котором лежали старые пластинки Вертинского, стояла коралловая миска с недоеденной утренней кашей, и литровая банка с хабариками. Она села на деревянную табуретку, согнула левую ногу в колене, не заметив при этом как заноза стремительно вошла в пятку, правой ногой оттолкнулась от липкого линолеума, который был покрыт маленькими чёрными дырочками – будто снимок рентгена, умирающего от рака лёгких, и начала качаться на табуретке, устремляя пустой взгляд в окно. Спустя пару минут она достала из пачки сигарету, засунула ее в рот, прикурила, но вынимать не стала, сигарета повисла на ее сухих потрескавшихся губах. Из ее алого рта повалил дым, окутывая ее каштановые кудри, что падали на плечи. Не вставая со стула она нагнулась к полу, на котором стояла на половину полная бутылка коньяка – открыла бутылку и начала пить из горла. Коньяк лился по гортани настолько жадно, будто это была борьба за молоко матери, а это его последнее вкушение.


Через четверть часа она вышла во двор, размашисто села на скамью, откинула голову и устремила взгляд в небо. Через долю секунды из парадной вышла девочка лет семнадцати. Женщина вскочила со скамьи, подошла к девочке и коснулась ее предплечья:

–Милая, ты торопишься? Составь мне компанию на сигаретку? Девочка ничего не ответила, они сели и закурили. Сидели молча. Девочка докурила первая, встала со скамьи чтобы выкинуть хабарик в урну и в этот момент женщина заговорила.

–Знаешь, а я никогда его не любила. Нее-т (звучало очень пьяно), я конечно думала, что любила, точнее я врала себе, все эти 25 лет, что мы прожили вместе, я врала себе, что люблю этого прекрасного человека. Ты только не подумай ничего, мы приличные, я вон Вертинского весь день слушала, рыдала:" Пей, моя девочка, пей моя милая, это плохое вино. Оба мы нищие, оба унылые – счастия нам не дано. Нас обманули, нас ложью опутали, нас заставляли любить…"


И она завыла, завыла волчьим воем, захлебываясь в собственных слюнях.


Юная особа всё ещё стояла у урны.


Дама наклонила голову к коленям и невнятно продолжила говорить, задыхаясь от слез.


-Вертинский он прекрасный, да и муж мой чудесный – интеллигент, порядочный, аж противно, ещё и добрый. Но не люблю я его, и эта ёлка тут ни при чем, он припер ее из этого вот леса, на который мы с тобой смотрим каждый день через окно. Ты же над нами живёшь? Да, я видела тебя, ты хорошенькая, лицо у тебя правда злое, но твоя душа, она такая светлая, такая чистая. Милая, ты уж прости меня, что я вот так тебе, тут говорю это всё. Не могу я больше. И уйти от него я не могу. Пять раз мы ходили, и пять раз нам отказали. Может на коленях пойти. Ну что вот мне делать?