– Слушай, ты совсем идиотка, да? – Не выдерживаю я, с силой хватая Полину за локоть, и угрожающе подступаю к ней настолько близко, что между нашими носами остаются считанные сантиметры! Останавливаться я и вовсе не думаю, сейчас я не боюсь ляпнуть чушь… Артем торчит в стороне с разинутым ртом, ничего не соображая. Никакого рыцарского подвига от него смело можно не ожидать. – Ты хотя бы раз стояла на месте той девушки? Ты хоть раз двенадцать часов, забывая о завтраке, обеде, полднике и ужине, выслушивала капризы придирчивых клиентов таких, как ты? Ты хоть раз пыталась угодить таким, как ты, потому что это твоя работа? Ты глотала обиды, посылы и ругательства, потому что это твоя работа…
– Да заткнись ты!
Оглушенный, я не разбираю сути крика: настолько громко прогремел голос. Сначала я даже не понял, что это она кричала… В ушах неприятно зазвенело. Отпустив девушку, я массирую сначала правое ухо, потом левое, чтобы избавиться от звона. Бес полезно. Звенит и звенит, как будто рядом разорвался снаряд… Я оглядываюсь по сторонам: нас обтекает людской поток. Трое как-то странно, недружелюбно на меня глядят – их эмоции правдиво не разобрать. Что творится в их головах, что они обо мне думают? Сразу шесть глаз бурлит меня, и я невольно ощущаю стыд, загоревшийся миниатюрным солнцем в центре груди. Я отступаю, спотыкаясь, на шаг назад, словно невидимая рука толкает меня в грудь.
– А Артемон-то что молчит? Он за свою девушку заступиться не в состоянии? – Едва не срывается с языка.
Странное мироустройство: одни работают, чтобы не пропасть с голоду, и перебиваются бедностью, другие – сидя на шее у родителей, высмеивают первых, всячески пренебрегая ими.
Будь у нас вечность в запасе, мы бы так застыли бы торчать на этом крошечном квадрате асфальта… Статуи посреди дороги. Карина потянула меня за руку. В гробовом молчании мы пускаемся дальше по проспекту. Со всех сторон собираются, как рекламные листовки, отрывки разговоров, цоканье каблуков, шипение резины…
Я прячу глаза то в чертах незнакомых лиц, то среди стыков плитки, все думая над криком Карины и сдерживая подступающие слезы то ли разочарования, то ли отчаяния. Никто не разговаривает, и это молчание, невзирая на внешний шум, гудит ужасающе громко, болезненно надавливало на барабанные перепонки. В самый нужный момент я услышал самое нужное:
– Он что, обиделся?
– Не знаю.
Ладони наши были крепко сцеплены, ощущение, будто я лишний, незваный и нежеланный гость, только больше сроднилось со мной… В голове вдруг мелькнула мысль. Я отпускаю руку, останавливаюсь, опираюсь локтями о перила Аничкова моста. Скоро эту воду покроют и лед, и снег, скоро с пяти часов над городом станут нависать сумерки и где-то с этого времени станут зажигаться фонари, скоро металлические перила станут покалывать голую кожу терпимой болью, постепенно набирающей обороты… Скоро зима. В каждом конце осени я с нетерпением ожидаю снежную пору.