– Ничего-ничего! – поспешил я встрять. – Справимся втроём! Без проблем!
Мы начали новую грядку, а Витя отправился бродить по плантации, собирая мандариновый урожай. Видимо, жрать их он уже не мог и собирал в полиэтиленовый пакет, чтобы унести с собой. Мы дошли до середины, когда он подошёл к нам и уже собирался что-то мне сказать, заранее растягивая губы в глумливой улыбке.
– Шевроле, – опередил я его.
– Что шевроле? – не понял Витя. – Что это значит?
– Это значит иди в жопу, – сказал я. – Не мешай.
Витя обиделся и ушёл в лагерь.
Где, надеюсь, с этих мандаринов обосрался.
* * *
Обед мы дружно пропустили, а когда вернулись в лагерь, до ужина было ещё далеко. Я зашёл к Гарикам, где накатил – чего уж там – ещё стаканчик и получил пятнадцать рублей – снова трёшницами. Настроение моё, по сравнению с утренним, заметно улучшилось – и пахота на плантации закончилась, можно отдыхать целую неделю, и Вити рядом нет, и деньги карман согрели, и солнце выглянуло, хотя теплее не стало.
– А почему трёшницами? – спросил я. – Это такая армянская валюта?
– Это такая стандартная такса за койку для отдыхающих – три рубля, – пояснил Гарик. – Он их по осени в банку закатывает, а весной с нами расплачивается.
Эдуард где-то шлялся, чему я был только рад: не хотелось мне прямо сейчас усаживать себя за французский, а хотелось лечь, зарыться в Достоевского и пребывать в неподвижности, пока утомлённые члены не воспрянут к новой жизни. От дальнейшей выпивки я отказался с лёгким сердцем, спустился с крыльца и наткнулся на Зинаиду Максимовну.
– Молодой человек, – сказала старушенция с заговорщицким видом. – Не хотите принять горячий душ?
Твою же мать!!!
Мои размягчённые мозги заработали в бешеном темпе, оценивая – да-да, не смейтесь – сексуальную составляющую этого вопроса. Я помотал башкой, чтобы сбросить наваждение. Во что я превращаюсь, спросил я себя. Пара часов в обществе этого озабоченного идиота – и я сам становлюсь маньяком. Конечно, сексуальная составляющая данного вопроса по стобалльной шкале – ноль процентов.
– А что, возможно такое чудо? – спросил я.
Зинаида Максимовна обернулась по сторонам и прошептала:
– Да, запустили душ на пищеблоке. Это, конечно, не для всех, но вы много работаете… И потом – мы же видим, как вы каждый день моетесь в море!..
– Так я зайду?
Я помчался к себе за свежей майкой и трусами. Такой праздник, такой праздник.
Из душа я вышел другим человеком. В-первых, чистым. Это герои Достоевского за весь сюжет ни разу не помылись, а я так не мог. Во-вторых, мирным, исполненным любови и ощущением гармонии, которую сам же и излучал направо и налево. По этому поводу я решил, что не худо было бы заглянуть к Гарикам и принять, пожалуй, ещё стаканчик. Говорил же генералиссимус Суворов своим солдатам: «После бани ружжо продай, а выпей».