– Как же картины?
– Картины – это мелочь. Справлюсь. Я беспокоюсь, что тебе будет больно, если мы продолжим надеяться на случай, втайне встречаясь друг с другом. Знай, уговоры на отца не подействуют. Он не пожалеет ни меня, ни тебя.
Лана опустила взгляд, унимая душевную боль, и Кеоки тотчас прижал её к груди.
– Если бы был шанс забыть отцовские кулаки, его удары и гневные слова, направленные в твою сторону, а взамен отдать собственный талант, я бы сделал это с огромной радостью. Больше ничего мне не надо, кроме покоя.
– Тогда всё было бы по-другому? Ты будешь счастливым, если забудешь боль?
– Я стану самым счастливым.
– Будь по-твоему, – горячо произнесла Лана и, мягко улыбнувшись, поцеловала Кеоки в губы.
Она осталась в лесу, а он направился в поселение. Лана провожала его упорным взором.
Они не говорили целую неделю. Кеоки сторонился Ланы. На сердце было неспокойно. Он не мог забыть её нежности, доброты, открытости и первого поцелуя, в котором светлая грусть переплеталась с любовью. Кеоки решил попытать удачу и увидеться с Ланой. Он посетил берег, её дом, но любимой так и не нашёл. Он спросил Калео, который в то время сочинял новую песню:
– Знаете, куда пропала ваша дочь?
Калео сначала не промолвил ни слова, а потом уселся на крыльцо рядом с барабанами и сказал:
– Она плакала и убежала в сад. В тот самый сад неземной красоты, где я её подобрал. Ты её не обижал?
– Нет.
– И уж тем более не грозился, что убьёшь за неё отца?
– Не слушайте кого попало. Некоторые принимают сплетни за развлечение.
Калео тяжело выдохнул.
– Неужели она не вернулась? – спросил Кеоки с непониманием.
– Лана осталась в саду, – закончил Калео, обессиленно уронив голову.
Кеоки подумал, что у старика расстроились нервы, но всё равно побежал в сад, обуреваемый смутным предчувствием. Когда он отогнул листья папоротника, то не сумел сдержать отчаяние, и оно выплеснулось наружу, словно морская волна.
Лана превратилась в статую небывалой высоты. Она стояла смирно, глядя прямо на Кеоки неживыми глазами и будто бы желая произнести что-то слепленными губами. Возле ступней рос золотой цветок, от которого исходил тёплый свет.
– О, богиня! – заплакал Кеоки, упав на колени.
Он подполз к статуе.
Меж поцелуев ног Ланы Кеоки неразборчиво бормотал:
– Я должен забыть, забыть о всех своих глупостях с картинами! К чёрту их, к чёрту меня!.. Если бы не моя настойчивость, если бы я выбрал тебя, сбежал с тобой куда угодно! Хоть на край света!.. Тебя больше нет. И не будет! Ах, замурованная в камне, одинокая, чистая и светлая богиня!