Чудить Кузина начала еще на вокзале. Сначала она приставала к Палею, все допытывалась, имеет для него значение, если он у подруги не первый или нет. Потом стала допрашивать Борьку Грищука, в каком возрасте он свою девственность потерял, и кто же была та счастливица, которая с ним переспать решилась, а когда народ тему не поддержал, обозвала всех отстойниками и надула губы. В электричке она демонстративно достала банку с пивом и выпила ее в гордом одиночестве, а потом еще джин с тоником. Короче, когда мы добрались до места, Кузина была уже хороша.
Попав из раскаленного города на берег реки все первым делом полезли купаться. Наташка и тут отличилась. Заявив, что человеческое тело само по себе прекрасно, она зашвырнула свой бюстгальтер в заросли орешника и в таком виде полезла в воду. Народ эту выходку тактично проигнорировал, а я, матерясь про себя, как пьяный извозчик, отправилась разыскивать Кузинский бюст.
«Не надо. Там колючки. Обдерешься,–Макс смотрел на меня каким–то особенным взглядом. Смотрел и сочувственно улыбался,–Я найду». Через мгновение его коренастая фигура скрылась в кустах.
Ребята уже успели искупаться, и теперь каждый был занят каким–нибудь делом. Девчонки раскладывали еду, Борька Грищук возился с костром, несколько человек во главе с Котовым натягивали волейбольную сетку, только Кузина все еще маячила в воде с очередной банкой пива.
Внезапно налетел ветер, и деревья еще несколько мгновений назад неподвижные, словно солдаты в почетном карауле, оживились и затеяли веселую болтовню, а с причудливо изогнутых веток дождем посыпались сухие листья и паутинки. Непонятно почему, но мне вдруг стало грустно, даже сердце защемило, я осторожно подошла к Сережке и уперлась лбом в его влажную спину.
–Ты, чего? Голова болит?
–Не–а. Просто так.
Котов улыбнулся и ласково погладил меня по щеке…
«А–а–а–а!!!» Голос я узнала сразу. Наташка барахталась на приличном расстоянии от берега и орала, как резанная. Сережка, Юрка Гусев и невесть откуда взявшийся Макс прыгнули в воду почти одновременно, но Котов успел первым. Втроем они выволокли Кузину на берег и посадили на траву. Бледная, с ног до головы перепачканная в песке и иле, она сначала судорожно икала, а потом ее стало рвать. Худенькое синюшное тело исторгало из себя целые водопады, вибрируя и извиваясь при каждом новом приступе. Зрелище было кошмарное. Я кое–как разыскала в сумке полотенце и сделала ребятам знак разойтись, потом наклонилась к Наташке,–Как ты?
–Скверно. Ой, Майечкин, до чего же скверно!–она уткнулась в ладони и горько разрыдалась.