и
богохульственнее места на земле русской ещё поискать нужно! А как можно было отнестись к его «Как мы все отреагируем на это? Одни вертихвостки в Москве уже дошутились»? Это уже угроза была? Или призыв к расправе?
С экранов телевизора, в интернете на меня сыпались обвинения в разжигании ненависти и вражды к верующим. Выступали какие-то подозрительные субъекты, уверяющие в оскорблении их чувств. Были и такие, что прямым текстом угрожали расправой и желали моей смерти. Протоиерей Смирнов так вообще предложил меня на кол посадить. Это меня не могло не позабавить. Поначалу.
Читая каждый день свежие комментарии о себе, я понемногу стал осознавать, что всё это скоро может закончиться. Причём не лучшим для меня образом. Внутренний голос подсказывал мне, что церковно-государственная карательная машина всерьез повернула свою гильотину в сторону моей головы. Простым сотрясением воздуха и потоком хлынувших на меня обвинений явно всё это не должно было закончиться. Я стал ждать, когда в мою дверь позвонят и представятся.
Верить в это не хотелось. На всякий случай я даже ролик выпустил, где попытался объяснить, для чего я в храм ходил. Шли дни, но кроме злобных обвинений в сети в мой адрес – ничего. Спустя неделю я даже подумал: «Может, пронесло?» Но тревога не проходила. Было такое чувство, как в школе, когда училка говорит: «К доске пойдёт…», а затем начинает скользить пальцем по журналу, вчитываясь в фамилии. И чем ниже её палец двигается по списку, тем ниже ты съезжаешь со стула, пытаясь спрятаться под партой. Как это мучительно – ждать, что назовут именно твою фамилию, но при этом надеяться, что на сей раз пронесёт. Я закрывал глаза и представлял, как сижу в классе. В самом центре. Один. Наедине с учителем. А она издевательски медленно читает фамилии, приближаясь к моей. И когда вдруг останавливается, как бы радостно найдя то, что искала, также медленно поднимает голову и вонзает свой взгляд прямо в мою переносицу. Я не слышу её голоса. Давление зашкаливает, и кровь выстукивает по вискам марш, под который меня, связанного, несут и бросают в костер. Мы с друзьями вновь и вновь просматривали новостные выпуски обо мне, все смеялись. И я. Но с каждым просмотром я всё ближе и ближе чувствовал жар костра.
Наступил сентябрь, и с началом учебного хода шумиха вокруг меня стихла. Накануне того дня, когда жизнь моя перестала быть прежней, Ирка осталась у меня на ночь. У неё началась учёба, а от меня до универа добираться было слишком долго, поэтому мы уже настроились видеться только на выходных. Пока она принимала душ, я прошёлся вдоль стола, где было расставлено моё «студийное» оборудование. Мысленно прокрутил последние ролики, вспомнил, что так и не внедрился в секту и не снял хороший сюжет об этом. «А где, кстати, ручка?» – подумал я и стал открывать многочисленные коробочки. «Вот она», – она была абсолютно новая, лежала в жёлтой упаковке от «Алиэкспресс». На упаковку была наклеена бумажка с моей фамилией и адресом. Я зачем-то подковырнул её ногтем, не удержался и полностью оторвал, смял и выбросил в ведро. Потом потрогал диски и флэшки с записанными видео, переложил их с одного края стола на другой. Затем развернул штатив с видеокамерой к дивану. Мне в голову пришла шальная мысль записать на камеру, как мы с Иркой занимаемся сексом.