Я сжимаю зубы и прикрываю глаза. Злость наполняет мою душу, я чуть не сдох и у меня нет ни малейшего желания слушать его слова. Я устал и, может быть, поэтому обессиленно шепчу впервые в жизни:
— Иди на хрен.
— Что ты сказал щенок?
— Иди. На хрен. — чеканю я.
Он подлетает ко мне и хватает меня за грудки больничной одежды, ребра простреливает дикой болью. Мать всё это время тихо стоявшая в углу наконец — то превращается из статуи в человека и начинает причитать и махать крыльями, как курица — наседка.
— Дорогой, пожалуйста, успокойся, он просто не в себе. У него сотрясение. Отпусти его, пожалуйста, пошли милый.
Мне противно слышать её голос. Как всегда, она на его стороне. Чтобы он не делал, чтобы он не говорил.
Радует, то, что они наконец — то убираются из моей палаты, оставляя меня один на один с собственными демонами.
***
Когда я начинаю проваливаться в спасительную дрему, дверь приоткрывается и в палату вваливается Азалия. Я недовольно вздыхаю, только психолога мне тут не хватало.
— Привет. Вижу ты безумно рад меня видеть, — мило улыбаясь, язвит она. Стерва. Предпочитаю промолчать на её выпад.
— А здороваться тебя не учили? — продолжает она.
— Чего надо? — сухо спрашиваю я.
— Пришла справиться о здоровье своего братика и вижу: лежит, дерзит, значит жить будет.
— Можешь валить, я не нуждаюсь в твоём сочувствии.
— Я уйду, мне вот только интересно, а совесть тебя совсем не мучает? — она заглядывает в мои глаза. Что она пытается в них увидеть?
— А должна?
— Не знаю. Это не я чуть не угробила себя и семнадцатилетнюю девчонку, — равнодушно припечатывает она.
— Чего ты этим добиваешься? — напрямую спрашиваю я.
— Хочу знать осталось ли в моём брате хоть что-то человеческое.
— Вали отсюда, я устал и не хочу тебя видеть.
— Я уйду, вот только ответь мне: ты понимаешь, что достиг самого дна? Дальше опускаться просто некуда. Понимаешь это? Ты чуть себя не угробил! — она срывается на крик. Тем самым показывая, что я ей не безразличен. Возможно это единственный человек во всём мире, который искренне за меня переживает.
— Вали я сказал, — шиплю в ответ.
Она уходит, громко хлопнув дверью, а я остаюсь в оглушительной тишине.
Через пару часов сестра снова вваливается в мою палату. Хочу наорать, но, взглянув на её выражение лица, осекаюсь. Слишком бледной она выглядит, а глаза светятся огромными плошками на пол — лица.
— Папа умер. Инфаркт, — произносит она и начинает рыдать.
Я чувствую беспросветную дыру в месте, где должно быть сердце. Сколько раз я представлял себе, что он наконец-то умрёт, но сейчас всё кажется таким бессмысленным.