Но, обладая сильным голосом и удивительным речевым тембром, она не знала нот и не могла сразу повторить на слух самую простую песенную мелодию. Не стесняясь незнания нотной грамоты, она сначала заучивала мотив, а потом разбиралась, где какая нота. Вот так, с профессиональным терпением, с жадностью до знаний, она старалась относиться к любому образовательному процессу.
А что касалось мастерства актёра, то здесь ей равных не было. Она придумывала этюды на любую тему и всегда просила посмотреть ее первой. Потому что готовила сразу несколько этюдов с привлечением такого количества реквизита, что, выходя на ученическую сцену, легко проживала ту ситуацию, которую предполагал её образ, и смотреть за её действиями было действительно интересно.
Их профессиональный рост и стремление к постоянному совершенствованию ещё больше сближали. Помимо обсуждений систем и методов обучения актёрскому мастерству они продолжали обсуждать самостоятельно вне стен института. Перефразируя того или иного героя, цитируя что-либо или читая поэтические строки, они признавались друг другу в чём-то очень важном.
Она была высока и стройна. Почти как он. У неё были глаза цвета ночного южного неба. А у него – голубые, словно утреннее небо в дымке алтайских холмов. Никого она так не стеснялась и одновременно ни с кем не чувствовала что-то родное, как рядом с ним. Никогда ещё он, испытывая к ней доверительные дружеские чувства, так не боялся причинить ей боль, как теперь.
Дружба перерастала в нечто большее. Но угадать в их отношениях он ничего не мог. И понять их тоже не решался. Так много переговорено про них цитат из пьес и романов, словно это было наяву и с их участием, что стало совсем трудно решить, кто же они друг для друга.
Даже после её замужества их отношения не просто сохранились, но и развились в нечто неземное… Ее звали Мирой. Его звали Вико.
6
Павел Карлович, медленно опуская чашку на стол, всё ещё полоскал глоток чая во рту, словно не мог проглотить. Тая замерла и всматривалась в лицо соседа, ожидая реакции на призыв позвонить сыну.
– Ты права.
– Конечно, права, – подхватила она разговор и тут же вжалась в стену, потому что сидела у стола на проходе к комнате, куда Павел Карлович (насколько мог), резко встав с табурета, направился, – чего ждать-то… Ты столько об этом трезвонил… Столько собирался… А тут как раз и документы получил… – она с удивлением следила за соседом. Павел Карлович остановился, прищурился, вглядываясь в комнату, что-то обдумывая. Ещё через мгновение, замешкав, включил всё же свет, что по-своему затемнило углы, но осветлило центр комнаты. За тюлем в окне замер марлевый день. – Угу, угу… – не понимала мельтешения старика Тая. А тот, как свет зажёгся, увидел перед собой то, за чем как-будто пошёл. На столе лежала папка бумаг. Павел Карлович приблизился к ней и почти прикоснулся, но, обернувшись, шагнул к кровати, где рядом был телефон.