Наречение человеком (Винкаль) - страница 10

Однако же его поразило, как изменилась девушка с момента встречи. Как хладнокровно было её лицо тогда, когда тело изнывало болью, расходилось по швам, обнажая алые проталины. И какое отчаяние охватило её ныне, когда на душу пала ничтожная тень сомнения и сокрыла под собой все прежние привычные устои веры. Пошатнулись опоры – полетел кувырком вековой уклад.

«Сладка моя жизнь – она не ведала законов», – подумал человек.

Глава 6. Нарыв

Двое людей двинулись в путь.

Дорога их длинна, цель не близка. Кочевники не зря приютились у подножия гор – никто их не мог тронуть: ни звери – те скорее опасались падких до охоты переселенцев, ни люди. Девушка говорила чистую правду: до ближайшего города требовалось преодолеть даже не сотню миль, а несколько сотен – таковы были точные значения. Расстояние немалое.

Не прошли они и половины пути, как силы их начали угасать, и люди еле волочили по грязной земле свои дряблые ноги. Полуденное солнце иссушивало тела, выжимало из нежной кожи все соки. Пот заливал веки. Миновав плоскогорье, путники очутились среди дерев; отовсюду измождённые тельца обступала густая зелёная чаща.

«Бесконечные дебри! Нет им конца», – сердился человек, переступая через попадавшиеся под ноги коряги и сучки. Каждый новый шаг давался ему с трудом. Никогда не ступала здесь нога человека, никто ещё не ходил этой дорогой, ни одного следа не виднелось на земле, и не за кем было следовать. Холодная свирепая чащоба господствовала в гордом одиночестве.

Впереди замаячила груда каких-то обломков. Путники пригляделись и оторопели, силы окончательно покинули их.

Девушка упала на колени.

– Бурелом!

Человек не повёл и бровью: преграда не поколебала его решимости.

Близился закат. Порешили заночевать у бурелома, укрывшись под поваленными деревьями.

Ночь выдалась беспокойной и отнюдь не по причине журчащего желудка и изнывающих голеней. Что-то заныло внутри человека, пока тот укрывался листьями да сучьями, сооружая себе ночлег. Разум его возвратился к тому, что прежде ему хотелось отбросить, оставить до прихода в город, где уж он взялся бы за вскрытие – истина стала нарывать раньше, невыносимо нарывать! Вскрыться сейчас, сию минуту, ждать более нельзя, иначе путник погибнет! Не дойдёт, не доползёт до источника жизни, к которому и идти-то не надобно: он тут вот, в нём самом.

Тягостно изнывали мысли: в чём заключается ответ, отчего он так живёт, отчего пребывает в мире, в самом себе? И вот он бредёт, бредёт и придёт ли куда-либо – кто знает? Не сотворит, не свершит задуманного – и к чему потрачены силы? А быть может, и того хуже: свершит и разочаруется – отчается в себе, не пожелает возобладать над собой, взыщет славы другого и преклонится пред ним