Мода на такое проявление свободы нравов распространялась темпами неслыханными на западе Европы уже более чем за полтора столетия до описываемых здесь событий, а в наибольшем размахе – во Франции, в пору регентства там герцога Орлеанского, когда власть имущие, накопив богатства, показывали их со всею возможной пышностью и великолепием.
При этом вызывающие уклонения от устоенных укладов в отношениях между полами соседствовали с полнейшим забвением господами требований гигиены, как личной, так и – своих слуг, не говоря уже о соблюдении хотя бы элементарной санитарии внутри помещений и в людных местах снаружи – в её более позднем понимании, на что в частности указывали всесословные привычки месяцами не мыться и даже не освежать влагою своих тел («заслоняясь» от неприятных запахов обильным употреблением искусственных духов, что опять же становилось модой), а также – мириться с тем, что на усеянных конским помётом и неубираемых улицах сёл и городов, не исключая Парижа, жителям позволялось пасти домашних животных и птиц, разделывать их туши, устраивать массовые гулянья, и тут же бродили своры бездомных, нападавших на людей одичавших и злых собак, сюда выплёскивались и помои – прямо с парадных лестниц и крылец, а нередко и – из окон – как дворцов и домов богатеев, так и – хижин простонародья.
Естественно, всё это не могло не оборачиваться вспышками тяжелых и в большинстве ещё не поддававшихся достаточному излечению инфекционных заболеваний, в том числе венерических, по части приобретения которых господскому сословию принадлежало тогда несомненное первенство…
Именно в тех землях поползновения устроиться с неофициальным интимом как можно легальнее глубоко пропитывались на все лады возвышаемым кодексом феодальной чести.
Его когда-то негласно вводили под знаком неписаного корпоративного права странствовавшие и оседавшие в замках бесшабашные рыцари и землевладельцы, и уже с той поры из него всё в большей степени выглядывал немалый урон.
Ущемлёнными до крайности оказывались мужья, жёнам и пассиям которых позволялось перебирать и менять любовников как им могло заблагорассудиться и лелеять в себе ту неудержимую их распущенность, какую всем полагалось принимать снисходительно и всепрощающе. Модель поведения для мужьёв предусматривалась хотя и сильно схожая с этой, но и своеобразная.
Обращения к справедливости им обязательно требовалось увязывать со строгой нормой защиты породной чести. А это в высшей степени усложняло сведение счетов с появлявшимися отовсюду любовниками их женщин, а также и с самими неверными женщинами, когда в наказание или в устрашение как тем так и другим годились бы средства вроде суровых назидательных объяснений или даже физических воздействий – пощёчин или серьёзных побоев.