– Так – ваше поручительство?..
– Честь имею, – сказал Алекс, забирая оружие. – Гарантия, однако, может не быть обеспеченной. Одного свидетеля, – он указал рукою на облучок, имея в виду кучера, – деть никуда невозможно. А в поездке прибавится ещё и другой – мой слуга. Он – в Неееевском.
– Объяснения убедительны. Вредить вам да и им тоже я не намерен. Расстанемся теперь же. Доброго пути! Да, ещё. Не уступите ли книгу?
– Вы о чём? – От столь неожиданной просьбы Алекс задал встречный вопрос, не думая, о чём, собственно, спрашивает. Но его смущённость исчезла, ещё не овладев им полностью.
Конечно, речь шла о горестном повествовании, которое ему довелось не только прочесть, но и обстоятельно обдумать.
Не он ли, поэт, испытывал неловкость перед тем как заглянуть под обложку экземпляра, уже удостоверившись, что он – не его, а значит – кого-то или – вообще ничей? Своё право распоряжаться им он бы подтвердить не мог никаким образом, равно как не мог бы, заглушая свою совесть, поставить книженцию на полку личной библиотеки по возвращении из этого путешествия. Тут ни к чему были бы любые притязания, хотя бы и перед разбойником. Соглашаясь уступить книгу, Алекс уже определённо не мог не осознавать, что и теперь, уже в который раз предводитель брал над ним верх, повергая его.
– Ну да, – торопливо поправлял он себя в заданном, почти как неуместном вопросе. – Она не моя; возьмите её.
– Благодарю и прошу простить за задержку. Кстати: вы человек добрый и прелюбопытнейшего склада, но – мало доверяете себе; так – не годится. Здоровья и благоденствия! – собеседник произносил эти слова, уже спрыгнув на землю и отходя от кибитки прочь.
По тому, как уверенно он вёл себя в этой глуши, не исключалось его происхождение из местных, а в связи с этим и то, что он, возможно, знал Мэрта, своего пусть и не самого ближнего соседа, поскольку их связывало пользование общим просёлком и ввиду этого, вполне вероятно, он даже встречался с ним.
Также и дворянское воспитание в нём, подтверждённое им хотя как-то и по-воровски, явно не исчерпало себя, и непроизвольная мысль об этом становилась весьма существенным дополнением к тому чувству удовлетворения, которое могло удерживаться в поэте ввиду гуманного обхождения с ним на всём протяжении его поездки с разбойниками и особенно в её завершающей части, когда они уже были извещены о жестокостях карателей в Лепках.
Экстренное расставание с ними прибавляло Алексу догадок о них.
Возможно, где-то здесь, уже на значительном удалении от места, где они только перед ним появились, размещался их ещё один, тщательно маскируемый приют, что могло говорить об основательной продуманности их тайной самоорганизации.