– Ну что ты хочешь? Мне пора уходить. – А он остановившись передо мною, присел и устремил ко мне свои жаркие глаза, в которых как веточка, сквозь цепляющий ее огонь проглядывала какая-то просьба.
−
Ну что, ты кушать хочешь? Но у меня нет ничего, а дома тебя,
наверное, хозяин ждет, он тебе точно даст покушать, – сказала я, разводя руками, и сама сожалея о том, что не могу его ничем угостить. – Ты иди в свой дом, – я вновь присела на корточки и стала гладить его, – там тебе дадут рыбки, нальют молочка, а я пойду.
Всем своим видом он хотел сказать, сожалея о том, что не знает слов, чтобы я не уходила. Его глаза были полны умаления, затем он опустил головку и на секунду прикрыл их, радуясь тому, что пока я еще здесь. Снова он стал тереться и мурлыкать и водить своей мордочкой по моим сапогам, а я все же встав, почесала ему затылок и пошла дальше.
Кот затерялся где-то за поворотом, но то изумление, которое покрылось пламенем, когда я его увидела и ласкала, загоревшись от его поджигающих глаз, наверное, не потухнет во мне до конца этого дня. Если только ночь не погасит его вместе с остальным светом, если сон не потушит его как ночник, но сейчас я чувствовала как оно бодро ходило в моей груди. Языки этого пламени доставали мне до глаз, и порой их прическа завешивала мне взор, так что я не могла уже смотреть по сторонам, я опускала голову и глядя в самый его очаг, начинала думать об этом коте. Я вообще люблю зверушек, порой они кажутся милее всех на свете, иногда они способны понять тебя гораздо лучше чем человек, и лишь только немота не дает им чувства словами снарядить. Мне было приятно от того, что кто-то меня очень порадовал и вдохновил, но еще более приятней, что я смогла кого-то обрадовать, подарить частичку своей ласки, уж не знаю сколь много ее у меня, но хочется думать, что пару сладких кусочков все же имеется. Ведь он подошел ко мне просто так, вовсе не потому, что я его покормила или манила чем-то вкусным, возможно он понимал, что проживая здесь, может кого-то обогреть своим мурлыканьем. Но затем, языки по-тихоньку успокоились, а за ними скрылись какие-то светлые мысли.
Я шла обратно домой, вдыхая благоухания свежего стаявшего снега и, не переставая радостно озаряться по сторонам, наслаждалась пониманием того, что вот наконец-то явилась долгожданная весна, начавшая постепенно топить снега, отнимая у них власть морозить все, что выйдет им навстречу. Уже так начала надоедать холодная суровая зима, хоть снег и был уж долгожданным, но теперь он был лишь в тоску, а сейчас я вижу как тлеют мои мечты, когда в суровое серое ненастье, я ждала серебристого озарения, но за зиму оно потеряло блеск, оставив лишь только серый цвет. Теперь я настолько слиплась с привыканием к нему, что уже вовсе не хочется на него обращать внимание, чудится, что он уже лежит лет сто и я начинаю немного недоумевать, как я могла о нем мечтать. Теперь он сжался в повседневность, утратил свою яркость, поэтому и не хватает у него сил броситься каждому в глаза. Видно, что он уже поседел и утратил свою красоту, но вот он наконец начал таять, о чем я мечтаю с конца зимы. А сейчас воздух – просто сокровищница благодати, о чем так чудно и дивно возвещают птицы. Мертвенную тишину начинает попирать их мелодичное пение разливающиеся то здесь, то там; и порой так неожиданно вырывается где нибудь из-за угла музыкальное щебетание. Я иду, пораженно внимая оркестру природы и думая как же дивен этот мир, как же он полон красоты, сколько в нем всего удивительного. Стоит лишь только обратить взор, как его причуды начнут разворачиваться словно новые миры и бесконечные бездны, куда как дни устремляются все невзгоды, скорби и страдания, и никто тебе не посмеет помешать любоваться ими. И тут же понимаешь бренность тьмы, и вечность Света над нею торжествует.