– Что вы, – смутился Каганер, – лет десять назад студия наша фильм про вас снимала, документальный. Помните?
– Да-да, что-то припоминаю, – обрадовался Савельев, – название ещё было такое… э… дурацкое…
–“Человек, который распутал струны”, – подсказал Каганер, – если честно, я его тогда и придумал.
Савельев присмотрелся к Каганеру – не шутит ли? – и расхохотался в голос.
Юрий Львович слушал этот заразительный смех и дивился – для съёмок фильма профессора вывозили в кресле; неделей позже получил он свою премию, и группа вздохнула тогда с облегчением: успел старик. А нынче – оживший портрет моложавого стажёра в Беркли, только голый.
Каганер вежливо переждал Савельевский смех и осторожно сказал, запнувшись таки на проклятом слове:
– Профессор, вы ведь много лет уже как…
– Мёртвый? Вы этому удивляетесь, да? – Савельев напряг внушительный бицепс.
– Да.
Голый физик задумался на минутку, усмехнулся.
– Зажмурьтесь.
Каганер в недоумении подчинился.
– Теперь смотрите.
Из зеркала пялился на него подзабытый уже Юра Каганер – ироничными молодыми глазами пялился. Ни тебе мешков, ни капилляров, и почти без морщин. Из седины – только виски.
– Ну и как вам? – спросил Савельев.
Каганер горько вздохнул:
– Теперь бы и пожить…
Физик отложил зеркало и сказал:
– Нам предстоит серьёзный разговор, нужно соответствовать.
С этими словами он проследовал к старомодному шифоньеру в углу комнаты, достал и натянул на себя нитяные тренировочные штаны и майку без рукавов. Подобной одежды на серьезных мужчинах Каганер не видел, кажется, с юности. Тут он вспомнил, что до сих пор не представился.
– Прошу прощения, профессор, – сказал он, – я не назвал своего имени.
Савельев обернулся от шифоньера и хитро улыбнулся:
– Вы ведь Каганер, верно?
– Это фокус такой? – промямлил Юрий Львович ошалело.
Савельев снова засмеялся, громче прежнего. Покачал отрицательно головой.
– Мог бы разыграть вас, друг мой, но не стану. Память у меня всегда была отменной, но здесь чистая мнемотехника. Вы когда про фильм заговорили, я и вспомнил. Забавная у вас фамилия, чего уж там. Без обид, да?
– Простите, не понял.
– Ну, право, бросьте. Вы же не хотите сказать, что до сих пор не знаете своего прозвища? – теперь Савельев выглядел смущённым.
Каганер вздохнул:
– Валяйте, профессор, раз уж проговорились, не в нашем положении церемониться.
– Пал Палыч, и без обид, ладно? Кто-то из съёмочной группы тогда из Барселоны вернулся, с сувениром, с таким, знаете, какающим человечком, каганером. Вот и приклеилось к вам: “Серун”. Молодые люди думали тогда, что я глухой совсем, ну и позволяли себе.