— Мы можем посещать, — у меня не было намерения противиться судебному постановлению, о чём нас предупредили перед передачей Урсыну.
Освободили нас условно под ответственность клуба, но, кроме согласия на улучшение спортом, потребовали образования в объёме средней общеобразовательной или профессионально‑технической школы.
В исправительном доме мы также обязаны были учиться. И что? И ничего. Всё пролетало сквозь нас практически без следа, как будто в наших головах был постоянный сквозняк. За что и не прекращался дождь «неудовлетворительных». Он не впечатлял, ученикам были безразличны оценки. Мы не хотели хотеть, не было мотивации, не помогали ни уговоры, ни наказания. Таким образом к четырнадцати годам жизни я всё ещё торчала в четвёртом классе, где пустила корни три года назад, ещё в качестве депозита камеры передержки нежеланных детей. Кукле за то же самое время удалось закончить второй, у других положение было не лучше.
— Никаких «можем», Куница! Должны. Это ваш капитал на будущее, — сообщил Урсын особенным голосом, предназначенным для неординарных случаев.
На самом же деле ему была абсолютно безразлична наша подготовка к будущему, не связанному со спортом. Мне она тоже не сгоняла сна с век. Мне шёл пятнадцатый год, и мир не менялся. Он продолжал существовать таким, каким был, и таким должен был оставаться всегда. На такое видение действительности не оказывали влияния мои многочисленные переселения из Дома в Дом, моё короткое беспризорничество и последствия этой свободы, заключение в исправительную колонию.
Жизнь совершалась сегодня, будущее — завтра, далее простирался туман. К нему добавлялись такие понятия, как совершеннолетие, уход из детского дома, освобождение из исправиловки, как и мечты об овациях стадионов, всё остальное и когда‑то за пределами клубного интерната.
— Мы будем посещать, пан тренер, — заверила Кукла.
— Вы должны окончить школу.
— Не смешите меня, пожалуйста, пан тренер, — попросила я.
— Этого требуют органы правопорядка! — Урсын только сейчас огласил очередное условие, самое болезненное: одна, единственная двойка в числе годовых оценок означает безоговорочную отправку обратно под замок.
— Почему вы сразу не сказали! — меня распирала злость и ненависть к людям, осуществляющим надо мной власть посредством такого гадостного момента.
— А ты как думаешь, почему?
— Вы ждали, пока я сама всуну голову в ярмо, — мне хотелось плакать. Ещё несколько месяцев назад возвращение в камеру я приняла бы с фаталистическим отречением, даже с сожалением, но без отчаяния, и могла бы потом жечь картофельную ботву на осенних полях какого‑то безразличного мне хозяйства, которое всегда найдётся поблизости от какого-нибудь