— У нас здесь бесценные иконы, — говорит священник. — Вот на полотне изображен преподобный Серафим Саровский. Этот холст — единственный, написанный при жизни святого. Полотно из Оптиной Пустыни сначала доставили в Киев, а после революции перевезли в Германию. Видите, прожжено в центре холста — это след от американской зажигалки, упавшей во время бомбежки в церковь в Берлине. А вот след от удара штыка красноармейца на иконе преподобного Иоанна Тамбовского. У икон свои судьбы, свои раны...
Выходим из церкви. Дождь почти закончился. Подходим к невысокому зданию. Это мастерская. Здесь пахнет машинным маслом и свежевыструганным деревом. Вокруг станки: сверлильный, токарный, фрезерный — настоящий цех. В углу белые могильные кресты.
— Постоянно нужно что-то ремонтировать, а вызывать мастеров дорого. Вот и приходится все делать самому, — священник открывает ящики, набитые сверлами, резцами, гаечными ключами. Сейчас, в окружении этих станков, он выглядит так же естественно, как в церкви среди икон.
— Вы крестите, венчаете, отпеваете, управляете монастырем, вдобавок еще и строгаете кресты и сверлите трубы. Когда же вспоминаете про Бога?
— Когда молотком палец ударю, тогда и вспоминаю, — шутит отец Александр.
...А может, не нужно никаких фокусов? Может, нужно обучиться самому главному — ЛЮБВИ, а все остальное приложится?
***
Каждый волосок на голове Елены Петровны аккуратно уложен. Годы ее несколько ссутулили, но у баронессы каким-то чудесным образом сохранилась стать. Объяснить это сложно — надо видеть. Точный возраст женщин называть не принято, потому достаточно сказать, что баронессе Врангель уже за девяносто. В Ново-Дивееве она живет десять лет.
— Вы слышали? Наших опять убили в Афганистане! — Елена Петровна берет в руки «дистанционку» и уменьшает звук телевизора.
— Слышал,— киваю, на ходу сообразив, что «наши» в данном случае — это американцы.
Дочь барона Врангеля после взятия Крыма покинула Россию; жила в Бельгии, потом, выйдя замуж за американца, переехала в США.
— Елена Петровна, вам никогда не хотелось вернуться в Россию?
— Нет, никогда, — качает головой и, не дожидаясь расспросов на эту тему, продолжает: — Я помню, когда мы отплывали из Новороссийска, красные подвозили к берегу телеги с расстрелянными и сбрасывали трупы в море. Был сильный ветер, ураган. Одну телегу сорвало с причала и вместе с лошадьми швырнуло в воду. Это было ужасно... А еще всю жизнь перед моими глазами — виселицы, на которых висели царские офицеры с содранной кожей. Вы бы после этого захотели вернуться?