Этот пересказ жития Марии Египетской Гурий перечитал несколько раз. В истории великой святой забрезжил для него огонек надежды.
ххх
Он продолжал приходить к Мариам. С красными от мела и пыли глазами, с пятнами побелки на лбу и в бороде. Вены на его руках были вздуты от постоянных нагрузок, плечи под рубашкой утомленно опущены. Реконструкция зданий – не игра в бильярд или карты.
У стены в ряд стояли три столика для иконописи. На столиках лежали загрунтованные доски, палитры, кисточки и карандаши.
Мариам обучала иконописи всех желающих, это мастерство осваивали прихожане разного возраста, и мужчины и женщины. Перед каждым стояла копия одной и той же иконы Марии Египетской, но у каждого святая выглядела совершенно по-своему.
Во время разговоров с Мариам Гурий порой с мучительной завистью поглядывал в сторону тех начинающих иконописцев. Пару раз Мариам и ему предлагала попробовать себя в этом искусстве, тем более что знала со слов Гурия об его художественном прошлом. Он каждый раз отказывался, переводил беседу на другую тему.
Но однажды он подошел к столику, взял из стакана стоявшую там кисточку, поднес ее к своему лицу и поцеловал ее гибкий кончик.
– Вот и хорошо. Наконец-то. Я знала, что это рано или поздно случится, – сказала Мариам, не сводя с него глаз. Она пыталась понять, что сейчас с ним происходит и отчего он едва ли не дрожит от волнения.
хxx
Ремонтные работы в «коптском подворье» (так Гурий называл тот храм с пристройками) были закончены. Но в условленные часы, дважды в неделю, он приходил туда писать икону. Случалось, что в комнате вместе с ним сидели другие начинающие иконописцы, а порой он там оставался наедине с Мариам.
День за днем икона открывала Гурию свои необъятные пространства, впуская его в свои владения...
Весенний Нью-Йорк быстро расцветал. Едва ли не на глазах распускались магнолии, вишневым и яблоневым цветом покрывались сады и парки.
Фимка Ройзман отмечал свою сорок первую весну. Дата хоть и не круглая, но ради нее был заказан стол в «Гамбринусе» – заокеанском филиале одноименного знаменитого одесского ресторана.
Фимка-Джеффри, хоть и американизировался, в душе оставался одесситом. Имея богатый опыт знакомства с кухнями народов мира, в итоге пришел к заключению, что нет лучшей кухни, чем одесская с ее коронными блюдами: фаршированной рыбой, баклажанной икрой и вареными раками к пиву. Все это и многое-многое другое было заказано в «Гамбринусе» и подавалось к столу.