— Чем? — хрипло переспросила она.— Видела я умников, что за счет других умеют быть сознательными.
— Ну вот, и я виноват,— обнял сестру Евген.
— А может, по-твоему, я? Пусти, не хочу я вас! Не надо мне ни сочувствия, ни советов. Разве я этого ждала?
— Успокойся, прошу. И поверь мне, пожалуйста. Слово даю… Через полтора года я инженер, но разве я так чувствовал бы себя, если б перед этим при отце литейщиком поработал? Глупая ты!..
Лёдя откинула руки Евгена, поднялась, отошла от стола, всхлипнула и залилась злыми, непримиримыми слезами. А когда услышала, что брат приближается, резко повернулась и бросила ему в лицо:
— Не подходи, подпевала! Не подходи лучше!
— Глупенькая, перестань. Что с тобой?
— Все равно по-вашему не будет. Не дождетесь! Я скорей руки на себя наложу!..
Оттолкнув Евгена, она кинулась из комнаты и вскоре с силой хлопнула выходной дверью.
Евген хотел было бежать за сестрой, но в коридоре дорогу ему преградил отец.
— Не надо,— запретил он, прислушиваясь к шагам дочери, сбегающей по лестнице.— Нехай…
Лёдя ждала, что она услышит плач матери, что ее остановят, будут упрашивать, но этого не произошло. Быстро спускаясь по ступенькам, она холодела и в то же время наливалась мстительным упрямством. «Ну и хорошо, ну и пускай! Больно мне, пускай поболит и у вас. Вам меня не жалко, я тоже не буду себя жалеть. Вот тебе и «доченька, доченька»!»
На улице Лёдя снова оглянулась, но опять никого из родных не увидела. И вдруг с ужасом поняла, что у нее, видно, не хватит смелости довести до конца задуманное, как нет мужества и отказаться от него.
У горожан во всякое время дня свой ритм — приподнятый, торопливый утром, более спокойный вечером. Люди как бы постепенно устают. Прохожие шли по тротуару не спеша, будто без определенной цели. Внимание привлек обросший, в коричневом костюме старик с подогом, похожий на плюшевого мишку. Он ковылял перед Лёдей, останавливался, смотрел по сторонам. Когда Лёдя обогнала его, он также остановился и с удивлением проводил ее глазами. От его пристального взгляда ей стало страшно и жалко себя. Чтобы пройти мимо коттеджа Сосновских, она свернула в переулок. Но ни на зеленом дворе, ни в окнах без привычных портьер и тюлевых занавесок не было ни души.
На автогородок надвигалась хмара. Края ее были в желтоватых подпалинах, они клубились и, казалось, двигались быстрее, чем туча. Лёдя заметила ее только тогда, когда тяжелые холодные капли упали на шею и на пыльной земле — переулок еще не замостили — появились редкие темные ямочки. «Ну и хорошо! Ну и пускай!» — в какой уже раз подумала она, жаждавшая испытаний и мук.