Шашлык! Я хочу шашлык! И драники со сметаной! Пасту! Или, быть может, пиццу! ААААА!
— СТОООООЙ! МОЙ ШАШЛЫК! — я понёсся вперед, едва не спотыкаясь на выступающих камнях.
Скрипели кости, ныли суставы. Огнём обжигало лёгкие и горло. Слёзы непроизвольно лились из покрасневших глаз, а ноздри раздулись, словно паруса корабля. Периодические вспышки боли фантомно появлялись и исчезали, заглушаясь новым, ещё более сильным приступом. Палец на ноге, рука, селезёнка. Всё болело, тело стонало.
Блядские камни дважды отправляли меня поближе к матушке земле. Я поднимался и вновь бежал, устремляясь вперёд.
На меня смотрели, как на больного, вставшие на пути студенты. Редкие собратья по клубу "сорок два" или занятиям у Рюдигера встречали меня криком, подгоняющим и подбадривающим. К общаге за мной уже собрался десяток коллег, бегущих следом и подгоняющих. В полуобморочном состоянии я вбежал в заранее открытые ворота факультета. Свист и ор заставил зажечься светильники общаг и высунуть любопытные лица.
— УРАААА! ДОБЕЖАЛ! — радовались соратники.
— Двенадцать пятьдесят две. Слабак! — подошёл ко мне, жрущему траву и коленями да руками подтягивающего обессиленное тело к мучителю. — придётся тебе самому искать себе еду. Встретимся утром, тряпка.
Я из последних сил, рывком схватил его ногу, пачкая штаны грязной от чёрной земли рукой.
— ОТДАЙ. МОЙ. ШАШЛЫК. ЧЕБУРЕК. ДРАНИК. ЕДА. ВЕРНИ ЕДУ. — со стеклянными, покрасневшими глазами я смотрел на его ботинки, пока ноги продолжали неуклюжую попытку бега.
Да, моё тело меня практически не слушало.
— Слабакам не дано право выбора. — он выдернул ногу и отправился к воротам, оставляя меня посреди двора и толпы.
Боль в животе и горящее огнём тело заставило скрутиться и лечь в позе эмбриона, выжидая окончание спазма.
— Ты голоден? У меня булочка осталась с обеда, будешь? — какое-то ангельское создание, чьего лица я не видел из-за помутившегося зрения, снизошло до жалкого, слабого червя.
*Глоть*
Лишь проглотить густую слюну я смог в ответ на её предложение. Казалось, что эта пробежка отняла у меня половину моей жизни. Тяжёло опускающаяся грудь мелко и часто дрожала, вбирая в себя живительный кислород, разнося его по крови в погибающие от нагрузок клетки.
— Боже, тебя совсем до голода довели. На, держи. — она протянула мне что-то коричневое, но мои трясущиеся руки не смогли не то, что взять подарок, но даже подняться. Лишь рот удалось открыть.
— Во…ды… *глоть* Е. еды… — я закрыл глаза, которые не желали смотреть на этот мир, в котором слабак вроде меня вынужден молить о булке и глотке воды…