– Ты уже седьмой, кто говорит мне это сегодня,– грустно усмехнулась Марта и покачала полупустым бокалом. – А знаешь каким по счёту был Макс?
– Первым?
– Никаким, – она отвернулась и притихла, глядя в ту сторону, где стоял стол с руководством и всем их с Максом отделом.
Потом Марта глубоко вздохнула и вдруг начала говорить, не давая Аргуса вставить и слова.
– Ты вот не узнал меня без спортивного костюма и кроссовок, а я уже давно перестала узнавать себя в них. Я ведь была другой когда-то. Я сперва обрезала волосы, а потом и себя саму по кусочку во имя, сначала, любви, потом семьи. Я не взяла своё фортепьяно из родительского дома, потому что в нашей крохотной студии не было места даже для электронного пианино. Потом места стало больше и пианино, пусть и не настоящее, появилось. Я снова играла. Но последние несколько лет оно стоит в кладовке, его место занимает кукольный домик. Да и для игры у меня не остаётся не то что времени… меня самой для неё не остаётся.
Марта говорила всё это порывисто, без размышлений об уместности сказанного, и, похоже, неожиданно для самой себя. Почему ему, почему здесь, почему сегодня? Аргус молчал, рядом с ним происходило что-то природное, неудержимое, как гейзер, которому безразличны такие условности, как время и окружение. Он вырывается из глубины просто потому, что его время пришло.
– А он молчит. Он всё время молчит, – Марта закончила свою внезапную исповедь почти шёпотом и замолчала сама.
Аргусу хотелось бежать от этой искренности куда подальше. Быть свидетелем заочного выяснения отношений и вынужденным психологом совсем не его стихия. Но ведь это Макс, это друг. И он, похоже, в беде.
– Знаешь, как-то раз у нас зашла речь о том, кто на что зарабатывает тут. И он сказал, что хочет дом с высокими окнами, выходящими на море, и гостиной с роялем. Мы смеялись тогда всем отделом. Рояль… Теперь понятно. Ты думаешь что он делает там, за этим столом? Там ведь скучно и напряжённо. Я не знаю всей вашей истории, но я знаю, что в обеденный перерыв, если он не говорит о работе, то говорит о тебе. О тебе и ваших девочках. И глаза его в эти минуты сияют.
Марта слушала не прерывая и, кажется, не дыша.
– Ты – воздух, – продолжал Аргус. – Ты благословляешь его манящим ласковым бризом. Или заставляешь искать тихий уголок, утомляя поднимающим пыльные бури ураганом. Но тебе кажется, что большую часть времени твоё присутствие не замечают, забывают и принимают его как данность. Тебе от этого, конечно же, горько. Иногда настолько, что хочется улетучить себя, уйти от этой несправедливости. И правда, возможно, будет на твоей стороне. Вопрос лишь в том, насколько дорог тебе тот, кто не сможет долго жить без вдоха? – Аргус замолчал.