Чека был под впечатлением. Он мало что понял, но тот разговор вспоминал еще долго, и с каждым разом все больше и больше убеждался, что было в Писателе что-то особенное, соборное.
– Говоришь че, для всех бы писал?.. И для немцев тоже?
Писатель молчал.
– Нет, для них не писал бы. Для них пусть сами пишут.
***
«Если пронюхали про позицию, все, пиши пропало».
Писатель ловко пробирался по мокрому, туманному лесу, бесшумно, плавными мягкими движениями скользя через поваленные деревья и заваленные ветками овраги. До ближайшего поселения несколько километров. Их ребята должны были обойти его с восточной стороны. От всего отряда там могло остаться всего несколько человек, а мог и вообще один. Но даже этот один должен был довести дело до конца – добраться до позиции, где остановился полк Батюшкина, в котором служил Писатель, и с точностью нарисовать схему расположения соседних деревень и позиции вражеских отрядов между ними, которые за последнюю неделю оккупировали практически весь район диаметром двадцать, а то и тридцать километров. Без этой информации идти на авось с полком, где оружия и патронов едва ли хватило бы на два-три дня активных боев, было невозможно. Но время шло, а отряд (который мог состоять из одного человека) не появлялся. Писатель должен был выйти на их предположительный путь и найти их мертвыми или живыми.
Побитые временем, погодой и долгим отсутствием мужских рук дома уже виднелись сквозь ленивую изморось. Писатель собрался было уже взять еще дальше к востоку, и оставить деревню в стороне, как вдруг дикий, раздирающий женский крик прорвал полотно воздуха. По какому-то наитию, сам собой, Писатель бросился в сторону села. Он остановился, спрятавшись за водонапорной башней, откуда была видна центральная улица, к которой сходились ряды потемневших изб. Немцы заняли деревню. Из своего укрытия Писатель увидел, как один из них, командир, за волосы протащил по улице красивую молодую девушку, и с силой швырнул ее в круг таких же несчастных, напуганных женщин всех возрастов, девочек, женщин, старух, жмущихся друг к другу под ухмылки и смешки немецких солдат. В этот искусственный живой загон были заперты не все. Были те, кто стоял поодаль, практически рядом с немцами, женщины и несколько стариков, с ужасом смотрящие на своих односельчан, но все же не двигаясь с места, и только пытаясь им что-то сказать своими страшно открытыми рыдающими ртами.
Ломаным языком фрицевский командир залаял на собранных в кучу женщин:
– За непризнание командования немецкой армии, за нежелание повиноваться войскам Германии....