– Так, значит, её зовут Люба… – сказал Олег Павлович.
– Нет, Любаша… – возразила Ольга Ивановна.
– А какая разница? Любаша это Люба, и наоборот.
– Просто, когда ей было ещё лет десять, один туповатый одноклассник ляпнул ей неумную шутку: Люба слезла с дуба… Прибежала домой, кричит: мама, никогда больше не зови меня Любой! А как, спрашиваю. Я слышала, отвечает, одну старшеклассницу все называют Любашей. Хочу тоже быть Любашей!
– Ну, Любаша, конечно, гораздо лучше, – согласился Олег Павлович. – Красиво, нежно…
– Она и сама была нежной. Пока я не сказала на её двадцати-девятилетии, что моя жизнь в этом возрасте круто изменилась к лучшему…
– И что?
– Ну дала ей, дура, толчок к размышлениям о собственной судьбе. Задумалась девка, и сбесилась… Ну как же, у мамы в двадцать девять жизнь стала лучше, а я – среди тараканов и крыс, в бараке…
– А у тебя-то почему жизнь вдруг пошла в гору в те годы?..
– Так тебя же полюбила, балда! И забеременела Любашей!..
– И это стало для тебя счастьем на всю жизнь?.. – с удивлением посмотрел на женщину Олег Павлович.
– Конечно!
Олег Павлович, задумавшись, молчал несколько минут:
– Ну ладно, Оленька, – вдруг встрепенулся он, – пошли, попрощаемся с Димой, и – по домам: завтра похороны… – он встал с лавочки и пошёл к телу Дмитрия.
– Да, пошли… – Ольга Ивановна последовала за Олегом Павловичем.
Анна, увидев, как Олег Павлович и Ольга Ивановна подошли к телу Дмитрия, сказала Любаше:
– Ну что, пора прощаться с Димочкой… Завтра похороны…
– Да, пора… – ответила Любаша и пошла за Анной.
Все молча и со скорбью некоторое время смотрели на тело Дмитрия. И каждый думал о своём. Никто уже ни с кем спорить не хотел.
Вдруг под простынёй медленно и едва заметно, так, как это бывает, когда по животу беременной женщины неспешно перемещается выпуклый след от ручки или ножки переворачивающегося в её утробе ребёночка, перекатилась лёгкая волна движения.
Ольга Ивановна испуганно перекрестилась:
– Ой! Свят-свят-свят!.. Или мне показалось!.. Или… Простыня шевелится!..
– Я тоже подумала, показалось… – с дрожью в голосе откликнулась Анна. – Но если двоим…
– Троим… – с сомнением и надеждой Олег Павлович неотрывно смотрел на простыню.
– Да, четверым не могло показаться… – дорисовала картину всеобщего удивления и испуга Любаша. – Значит?..
У Олега Павловича перехватило дыхание:
– Неужели?..
Вдруг раздался хорошо слышный вздох и негромкий стон Дмитрия. Все оцепенели.
Людмила, улёгшаяся вслед за Виктором на всякий случай на свой стол, высунула из-под простыни голову:
– Ну он их щас в гроб загонит!