Бесстыдно развожу ноги ещё шире, льну, трусь, выгибаюсь.
— Раздевайся, — хрипло. Тимур отстраняется и сглатывает, когда тяну вверх футболку. — К тебе точно никто не прикасался?
— Нет, — вру, потому что боюсь говорить правду. Тогда, уверена, Тимур прыгнет в машину, вернётся в то страшное место и убьёт всех. Потом на том свете достанет и снова убьёт с особой жестокостью. Нет, нельзя, немыслимо! — В том смысле… никто не трогал.
Вглядывается в мои глаза, но я не даю ему времени узнать правду: сбрасываю бюстгальтер.
— Эксгибиционистка, — тихо смеётся и кладёт руки на оголённую грудь, рождая этим сокрушающую волну удовольствия, пожаром расходящуюся по венам. — Это всё — только моё. Никому не отдам.
— Не отдавай.
— Сегодня я заберу тебя у отца.
Это не вопрос, а в голосе ни капли сомнения. Действительно заберёт и никого не спросит, а широкие ладони на моём теле очерчивают границы, за которые никому, кроме Тимура, заходить нельзя.
Тимур кладёт руки на мою талию, и я вздрагиваю, когда он в два счёта расправляется с замком на моих брюках и ловким движением спускает плотную ткань вниз. Слабая боль пронзает колено, но я мгновенно забываю о ней. Лёгкий тёплый ветер обдувает кожу, между ног влажно и горячо, и мне становится ещё жарче, когда через несколько секунд Каиров избавляется от своей одежды.
Господи, секс на капоте машины! Как пошло, развратно, неприлично, но всё это неважно, если с Тимуром.
Я руками опираюсь на прохладное железо, шире развожу бёдра, смотрю на Каирова бесстыдно. Облизываю губы, но Тимур качает головой и отходит в сторону. Щелчок, водительская дверца распахивается, шорох, негромкое хриплое ругательство, а после звук рвущейся фольги. Презервативы.
— Тимур… а можно я сама?
Во мне слишком много отчаянной смелости, но я не могу и не хочу себя контролировать, когда Тимур рядом — совсем сумасшедшей делаюсь.
Тимур становится напротив и протягивает мне на раскрытой ладони пакетик с презервативом. Заламывает тёмную бровь, упирает руки в мускулистые бока и даёт мне безмолвное разрешение.
Крупный член ощущается тяжёлым, с налитой кровью тёмной глянцевой головкой. Прежде чем надеть на него броню, смачиваю пальцы слюной и касаюсь бархатистой кожи. Неотрывно смотрю в глаза Тимура, а он закусывает нижнюю губу. Взгляд темнеет, подёргивается дымкой, а на скуле судорожно дёргается нерв.
Я на правильном пути, и снова проделываю с Тимуром тоже самое — пусть не очень опытно и ловко, но мне хочется подарить ему ещё больше удовольствия.
— Я так долго не выдержу, — говорит и толкается мне в ладонь. — Элла, с огнём играешь.