Неожиданно он садится передо мной на корточки и нажимает рукой на заднюю часть крепления. Мне остается лишь приподнять пятку, чтобы освободить ботинок, но я не двигаюсь. Я в шоке и от этого проявления заботы, и от того, что он знает, как снимать лыжи. Видя мое замешательство, Волчек поднимает на меня взгляд.
- Видел, как это делают другие, - отвечает на один из моих вопросов.
Второй я, разумеется, не задаю.
Но пытаюсь протестовать, когда он, вернув мои лыжи на стойку, подхватывает меня на руки. Сердце тут же срывается в пропасть и возвращаться не планирует.
- Не надо. Я сама… - блею неубедительно.
- Сама ты не можешь даже стоять, - отрезает. - И не дергайся.
Я больше не спорю. Стараюсь не шевелиться и мечтаю весить поменьше, чтобы ему было легче меня тащить.
Бешусь от того, что не знаю, куда деть руки - вариант обнять его за шею даже не рассматриваю, а прижаться к нему боюсь. Чувствую себя никчемной, но через десять его шагов - я считаю каждый - становится еще хуже. Сердце все же возвращается на место и тарабанит так, что слышно, наверное, и в Вашингтоне.
Но и его сердце бьется с не меньшей частотой. Что это - слишком тяжелая ноша или ему так же паршиво, как и мне?..
Момента, когда мы переступим порог нашего номера, жду с ужасом. Он просто отпустит меня или..?
Все мое содрогающееся мелкой дрожью тело жаждет "или", но разум вопит обратное.
Я продолжаю считать шаги.
Второй этаж.
Двести одиннадцатый номер.
Двести двенадцатый.
Наш.
Сойер нажимает на ручку и толкает дверь…
Сойер
Это пытка.
Изощренная. Нечеловеческая. Адская.
Держать ее в своих руках и не иметь права прижать к себе, зарыться лицом в волосы…
Твою мать, как же хочется дотронуться!
И не только до волос…
Тащу на вытянутых руках, как прыщавый скаут, ожесточенно борясь с лютым желанием впиться ртом в ее губы. Они пипец как близко, они манят и… и это гребаное искушение.
Я чувствую ее дыхание, жадно ловлю каждый выдох и втягиваю ее воздух в себя.
Но мне этого мало. Мало только вдыхать ее дурманящий запах, я хочу не просто дышать ею, я хочу попробовать ее на вкус.
Но нельзя.
"Она жена твоего отца, Сойер, сбавь обороты", повторяю про себя, но это ни хрена не помогает.
Эта мантра перестала работать. Я и не заметил когда…
Когда перестал ее ненавидеть. Не, не перестал, но вдруг стал хотеть ее куда сильнее, чем ненавидеть.
Оу, гад, как я ее хочу.
От этой мысли напряжение в паху усиливается, с внутренних тормозов срывает чеку. На автомате еще дальше отставляю руки, от греха - не совсем еще кукухой съехал.
"Остынь, Волчек!", внушаю себе на всякий случай, до скрежета сжимая челюсти, и ускоряюсь.