— Ешь, ешь, Лалетин. До нутра ты меня пробрал.
— А я ведь нарочно к этому разговор вел, чтоб за стол позвали, — хитрил Василий Иванович.
Аркадий ходил радостный в своей праздничной рубахе, начищенных до сияния сапогах и улыбался. Он сам помог стряпухе подтащить котел с кашей-совсемкой: больно уж ему хотелось, чтобы столовая и Лалетину с Филиппом, и рабочим понравилась.
А как не понравиться. Столы хорошие, чашки глиняные новенькие и пища. Хлеба, правда, в столовой не давали. Где его возьмешь?
Когда шли обратно в горсовет, получилась заминка, потому что у Лалетина отпала подметка на сапоге. Так отпала, будто щучий рот открылся. Насилу добрались до Филиппова подвала, до отцовских чеботарских инструментов.
Прибивая подметку, Филипп с неодобрением сказал, что стыдно председателю горсовета в таких-то сапогах ходить. Взял бы экспроприированные галоши или еще что. Своя рука.
— По ноге не могу найти, — сначала вроде в шутку ответил Лалетин, навертывая портянку, а потом долгим взглядом посмотрел на Филиппа, кашлянул. — Не так надо это, Филя, понимать. Я какой начальник-то? Сегодня заправляю, а завтра мне скажут: хватит, лучше тебя есть. Опять вагоны красить стану. А наберу сапогов себе, еще чего, уйду — и будут про меня толковать: вот был Лалетин дурак дураком и еще хапуга, себе все тянул. Есть предмет подороже обуток — совесть пролетарская! — И, надев излаженный сапог, ногой притопнул, подмигнул Филиппу. — Как ты-то думаешь?
— Ну, одни-то сапоги можно.
— Нет, я поостерегусь, — серьезно сказал Лалетин.
* * *
В доме на Спенчинской, где, как и в старое время, жил Лалетин, было темно. Филипп перешагнул в забитый снегом палисадник и поскреб пальцем в раму. Мелькнул кто-то в белом, прошлепали босые ноги в сенях, испуганный женский голос зашептал:
— Кто тамотка?
— Это я, Солодянкин, Екатерина Николаевна, — ответил Филипп. — Василия Иваныча бы. Дело неотложное. — И замер. Что ответит: дома хозяин или поздно уже явился Филипп?
— Только-только уснул. Заходи, Филиппушко, — подняв крюк, сказала Екатерина Николаевна и убежала в комнату. Косник на голове был жиденький, сама она худая, ключицы выпирают. Знал Филипп: все заботы по дому, детишки — на ней. Василию Иванычу недосуг. Горсоветом да уездом заправлять дело не шуточное.
В тесной комнате широко угнездилась русская печь, ребятишки спали прямо на полу, и Василий Иванович в исподнем, бородой напоминавший святого угодника, осторожно, чтобы не задеть их, вышагнул к Филиппу.
Екатерина Николаевна еще добродушно удивлялась тому, каким огромным дядькой стал Филипп, а хозяин уже сообразил, что произошло неладное, заведя в куток, вопросительно взглянул в лицо Спартака.