— Деньги и связи творят чудеса! И он вменяемый! Он несколько месяцев был почти в норме, пока ему не начали менять терапию и препараты, чтобы он мог спокойно работать. Мы ещё не до конца поняли, что случилось, поэтому и приходится вести этот дневник. То ли с препаратами что-то не то, то ли он их пить забывает, — Разумов пристально посмотрел на Вику, — или появилась ещё одна переменная, которая повлияла на лечение.
— Это ты про меня?
— И про тебя тоже. Не думай, что ты пуп Земли. Здесь важны любые мелочи. Я поэтому и прошу тебя не лезть к нему.
— То есть ты хочешь меня убрать, как помеху с непредсказуемым эффектом на психическое здоровье Андрея?
— Вик… — начал было Алексей.
— Вот так просто, будто я неживой предмет? Не спросив даже мнения самого Андрея? Не слишком ли ты много на себе берешь ответственности? Он не беспомощный, а ты не его отец и ничего за него решать не можешь. Тем более, если он считается вменяемым.
— Я буду ему отцом или братом. Или даже матерью, если понадобится. И ты, — он ткнул в её сторону пальцем, — ничего не сможешь с этим сделать. Для меня важен Андрей и его благополучие, а не ты. Тебя я почти не знаю.
— С чего такая враждебность? Я ещё не сделала ничего плохого, чтобы это заслужить!
— Ещё не сделала, — он сложил руки на груди. — Но я уже проходил эту песню. Я уже видел одно предательство и что оно с ним сделало. Пока он овощем в госпитале лежал, она к нему ходила, сюсюкалась с ним: “Андрюшенька, любимый”. А потом он начал приходить в себя, с проблемами, со срывами, с кошмарами и приступами такими, что тебе и не снились. Ольга сразу хвост поджала, стала ездить реже. И то истерики ему закатывала, то трахаться на больничную койку лезла, тяжело ей, видите ли. Страдает она, сука! — разозлился Разумов, — у него потом мать умерла… от стресса… с сердцем плохо стало прямо в больнице. Так он думал, что это из-за него! Ты знаешь что… — он спотыкался в словах, теряя воздух, — я его… я его с подоконника снял в последний момент! А дура всего один раз приехала после этого! Увидела его обколотым успокоительным, как чёртового зомби, и испугалась. Решила, что не нужен ей такой дефектный! Вся её любовь сразу кончилась! Все клятвы забылись, лишь бы не видеть его ремнями пристегнутого, не смотреть в глаза пустые!
Разумов кричал уже почти во весь голос, а Вика стояла, закрыв рот рукой.
— Я же не знала, — едва слышно проговорила она, когда он окончательно выдохся.
— Зато я знаю. И предупреждаю тебя. Лучше пусть ты сейчас не придешь к нему, чем так же бросишь, когда он будет больше всего в тебе нуждаться. Лучше сейчас больно, но чуть-чуть, чем потом я найду его с простреленной головой. Я потратил все силы, что у меня были на его лечение. Я добился для него страховки, курса у нужного специалиста, реабилитационного центра. Мы нашли ему единственную работу, от которой ему удавиться не хотелось, то, что ему на самом деле по душе. Опасно, да, но только там он живой и сфокусированный. В его случае это оказался единственный выход, единственное, что держит его здесь, что заставляет его подниматься по утрам и заталкивать в себя еду. Ты не представляешь… какой он в депрессии, он выгорает изнутри, он как мёртвый, только ходит. А я не могу…