Он навсегда запомнил, как он был спокоен, когда резко заломил руку, из которой выпал нож. И помнил с наслаждением хруст, животный вопль и бесчувственное тело на земле. Как неспешно подошел ко второму, внимательно посмотрел в его глаза. Видел, как тот закрывается синими пальцами. После тяжкого глухого удара носком ботинка из-под низу в челюсть опало второе тело…
Мишка сидел на земле, изо-всех сил стараясь удержаться прямо, зажимая руками живот. Из-под рук проступали красные пятна, растекаясь и темнея. «…Не бросай меня…», – прошептал Мишка, силясь не закрывать глаза на белом лице. Хлопнула форточка, за нею резко отпрянули, стало тихо во дворе…
«Миш, ну что ты такое говоришь…», – он склонился к Мишке, погладил его по лицу.. «…Что ты меня как покойника…», – пытался пошутить Мишка, но сомлел и уронил голову. Он присел над Мишкой, стал хлопать его по лицу, трясти. Мишка ненадолго выплыл из забытья.
Он думал вначале забежать в магазин, благо за углом, и позвонить в «Скорую». Но Мишку клонило в беспамятство. С каждым толчком сердца, с каждой каплей крови, с каждой секундой выходила из Мишки жизнь…
Присев, он аккуратно и бережно взял Мишку на руки. Ноги зацепились, когда он выбирался со двора. Он прошел, как утопая, по чему-то мягкому, поднимая ноги как можно выше, и, не оглядываясь, выбежал на улицу.
Он бежал вверх по улице, рыча от тяжести. Мишкина голова качалась в такт толчкам, и Мишкины глаза то открывались, то закрывались на бледневшем лице. «Мишань…Дорогой…Только не засыпай…» , – бормотал он, борясь с дыханием. Тротуар был слишком узок, и он побежал по мостовой, не слыша, как ему сзади бешено сигналят и истошно орут.
Он бежал, задыхаясь от отчаяния и, плача, не чувствуя своих рук, прижимал к себе Мишку…
Дорога пошла круто вверх. В ушах заскрежетало визгом тормозов. Он повел глазами – из остановившейся патрульной машины подбегали двое в милицейских шинелях, подхватили Мишку. «…Давай, поддержи…», – занесли Мишку в машину.
Она помчалась под рев сирены..
…Он сидел, не сняв шинели, на которой оставались следы Мишкиной крови, с опустевшей душой. По коридору ходили, бегали с криками, кого-то вели, несли. Он сидел совершенно безучастный.
Опомнился он от того, что его трясли. «…Ну, вовремя сообразил все, парень. Пять минут промедлил бы и, считай, лишился бы ты своего товарища…», – говорил молодой врач. Он едва понимая, кивал головой. Врач еще что-то сказал и подтолкнул его в плечо. Подсели двое – в форме с погонами майора, другой в штатском. «…Молодцы ребята. Задержали рецидивистов, один в бегах был. Так что обоим по медали. Мы вашему командованию все как надо доложим.» «Как он?», будто вспомнив, спросил он. «Друг твой!?» , – переспросил майор : «Все в порядке. И жить и служить будет. Вовремя ты его принес. Врач говорит, приедь мы минутой-другой позже, не удалось бы спасти. А теперь в училище ваше тебя доставим. Ты, парень натерпелся, да и сидишь ты тут часа два…» Он уже взял себя в руки : «Почему так долго?» Вмешался врач, который, оказывается, никуда не уходил : «Кровь переливали, твой друг литра полтора потерял. Но, слава богу, выкарабкался. Теперь покой, питание и крепкий здоровый сон. И раньше, чем через неделю не приходи – ему в себя надо прийти..» Который в штатском, добавил : «Если сможешь, то здесь прямо напиши обо всем, что случилось. Поподробнее. Понимаю, что нелегко, но, брат, ты себе выбрал службу, где к подобному надо привыкать и, чем скорее, тем лучше…» Он кивнул : «Да, я готов. Где?»