«…Сказано – за помощь в поимке опасных преступников…», – генерал снова посмотрел на него. Он пожал плечами.
Генерал прошелся по кабинету, повернулся к нему: «По всем законам и правилам тебя надо выгнать. Даже пусть ты и геройски проявил себя. Я тебя не выгоняю лишь за то, что ты спас своего товарища. И награду ты получишь – я уже подписал приказ! – не за сраных гопников, а за спасение жизни товарища. А что будет стоять в наградном листе, меня мало интересует – да что-угодно. На тебя можно положиться, парень, и это главное…Так что иди учись и бросай гражданские вольности.» Генерал рассмеялся.
Позволил себе едва улыбнуться и он. Генерал, будто преодолевая что-то в себе, надолго замолчал и неожиданно признался : «У меня у самого нет такой медали. Я даже тебе завидую.» Потом он снова сел за стол, поднял трубку телефона : «Пусть зайдет.»
Вошел полковник…
Его не отчислили, но отношения с начальником курса испортились окончательно. Его стали сторониться многие однокурсники. Он понял, что награды становятся первой стеной, разделяющей друзей. Самым странным оказалось, что медали «За отвагу», полученные ими обоими – Мишкой и им – отдалили и их друг от друга.
Мишка долго еще провалялся в госпитале, переживая, что вот-вот его комиссуют. Приезжала Мишкина мать, немолодая, гораздо старше его матери, усталая женщина. Они вдвоем сидели в палате – мать гладила Мишку, его, снова Мишку и плакала.
Ему дали увольнительную, и он захотел показать Мишкиной матери Рязань. Но она едва одолев сотню метров, остановилась, расплакалась и сказала, что останется с сыном. А, после того как тихо поцеловала его, сказала еще : «Мишенька же у меня поздним родился. Его отец с войны пришел весь в ранах. Мишеньки, сыночка своего, только и дождался, да и умер вскорости. Тихо умер, будто от жизни освободился, во сне… А до Мишеньки еще и дочка была, сестренка Мишенькина, так и умерла, безымянная. Слабенькая очень…»
Она давилась слезами, держась за него. Он, смущенный, слушал ее причитания и долго после того не мог двинуться с места.
Он постепенно осознавал, что ранение, как и всякая слабость, делали невозможным оставаться наравне с теми, кто сумел избежать урон. Он читал и слышал о рассказах про войну – как люди возвращаются даже после самых тяжелых ранений. Но теперь он сам уже получил опыт, скорее инстинкт, несравненно куда более важный, чем получили большинство тех, кто находился бок о бок с ним.
И инстинкт этот убеждал его сильнее всего остального – раз выбывший из строя, выбывает окончательно на обочину Дороги, до конца которой дойдут немногие. Наверное, тот же инстинкт руководил и Мишкой, который все больше сторонился его. Не из-за обиды и досады, а просто моментально повзрослев.