Вачнадзе поежился от пробирающегося под пальто мороза, опустил наушники шапки и по тропинке, протоптанной в глубоком снегу, начал подниматься к буровой. Оттуда доносился приглушенный расстоянием звон металла.
…Или вот Гурьев. В пути он рассказал об уходе жены. Говорил тихо и невыразительно, как о предмете, мало интересном для него, и все время смотрел, близоруко щурясь, куда-то вдаль, в заснеженную степь. Вачнадзе знал Никиту как горячего, хотя и сдержанного человека, и поэтому был прямо-таки изумлен, слушая этот монотонный голос, заглушаемый иногда гулом двигателя вездехода. Он не понимал, как мог Никита говорить об этом так спокойно, даже равнодушно. Может, переживает в себе, не хочет показать свою боль?..
Вачнадзе знал и Галину Александровну. Уважал ее за живой ум, прямоту и честность и не мог понять, почему она так, на первый взгляд, легко и неожиданно порвала с Гурьевым.
Никита же говорил, говорил и нельзя было понять, не то он жалуется, не то просто размышляет вслух о случившемся. Вачнадзе уже не слушал его. Он сбоку посматривал, на профиль Никиты, на его вяло шевелящиеся губы, и ему хотелось грубо выругаться, сказать что-то такое, от чего Никита сразу же сбросил бы эту маску равнодушия и заговорил совсем другим тоном…
Потом сам собой возник вопрос: «А как он будет относиться к Кедрину? Неужели так же равнодушно?» И наблюдая за ним, Вачнадзе не верил своим глазам. Гурьев разговаривал с Кедриным о нуждах бригады, о том, что необходимо еще сделать для пуска буровой, деловито давал советы и наставления. И больше ничего — ни натянутости, как это часто бывает в таких случаях, ни, тем более, вражды. «Что это? Лицемерное, молчаливое заявление о том, что ничего существенного не произошло, или понимание своей вины перед женщиной, покинувшей его? Умение держать свои чувства в узде?.. Н-ну и люди…»
Так размышлял Вачнадзе, подходя к буровой.
От вышки спускались Кедрин и Гурьев, о чем-то рассуждали. Увидев директора, замолчали.
— Ну, как? — спросил Вачнадзе Алексея. — Готовы к пуску?
— Готовы, — кивнул Алексей. — Завтра дадим первую проходку.
— Отлично. Что ж, показывай свою готовность, дорогой.
Мимо штабеля бурильных труб поднялись, по настилу в буровую. Вачнадзе осмотрелся. Все здесь было знакомо до мельчайших подробностей. Он мог бы, закрыв глаза, сказать, где что лежит, висит, стоит, как и где закреплено, в каком сочетании расположено, знает, для чего здесь необходим тот или иной предмет, какую функцию он несет во время бурения.
Да, все здесь знакомо ему до последней шпонки. Еще бы! Тридцать лет с гаком проработал Вачнадзе на нефтеразведках страны. Он еще живо помнит то время, когда работал простым буровым рабочим, потом помощником бурильщика и бурильщиком. Годы учебы в институте оторвали его от производства. Но прошло время, и вновь вернулся в родную стихию Вачнадзе. Работал начальником участка, начальником производственно-технического отдела конторы бурения. Тридцать лет!.. Седина серебряными нитями вплелась в жесткий курчавый чуб, ссутулились плечи, когда-то широкие и сильные, глубокие морщины прорезали лоб, залегли в уголках рта, под глазами.