Лицо у Грицко было злое, замкнутое, на скулах под кожей перекатывались шары мускулов. Алексей хлопнул его по плечу:
— Не унывай, Грицко!.. — И к Павлу: — А ну-ка, раздай!..
Пальцы у Павла толстые, короткие, под широкими ногтями застаревшая жирная грязь. Казалось, такие пальцы должны быть не очень подвижными, а у Пашки они так и замелькали, тасуя карты, потом разбрасывая их по столу.
— Ловок ты, — сказал Алексей.
— Практика, — продолжая улыбаться, ответил Клещов. — Научиться недолго…
Началась игра, и Алексей сразу заметил, что Пашка и Грицко играют без интереса, думают о чем-то другом, что было до его прихода. «Нет, не в дурачка вы дулись, друзья…»
Никуленко проиграл. Алексей поднялся, посмотрел на часы.
— Поздно уже, ребята, давайте отдыхать.
Вышли вместе с Никуленко. Алексей спросил:
— Много проиграл?
Грицко повел большим выпуклым глазом, сдвинул брови. Не ответил.
— Проиграть Павлу не мудрено — мастак, сразу видно… Смотри, обдерет тебя, как липку, спохватишься — поздно будет… По-дружески предупреждаю…
5
Для буровика нет минуты радостней и торжественней, чем та, когда на буровой впервые взревут, словно разъяренные звери, многосильные дизели и, постепенно набирая скорость, начнет вращаться квадратная бурильная труба. В эту минуту лица людей, работающих на буровой, вспыхивают внутренним огнем, который пламенеет на залубеневших от мороза щеках, струится из покрасневших от ветра глаз, таится в уголках обветренных губ, застывших в улыбке. В эту минуту свершается нечто такое, что никогда не забывается, что глубоко волнует, заставляет на время позабыть обо всем на свете.
С этого часа начинает свою жизнь скважина, та самая скважина, которая, может быть, даст человеку десятки тысяч тонн нефти или миллионы кубометров горючего газа… Никто не сможет так глубоко понять этой неповторимой минуты, как буровик.
Климов хочет продлить эту минуту, насладиться ею до конца. И поэтому медлит. Неторопливо поднимается на ребристую площадку лебедки, не спеша натягивает брезентовые рукавицы, медленно, с расстановкой, кладет руку на рычаг… И все это время он чувствует на себе взгляды товарищей: «Да чего ты возишься?! Быстрей!» Климов все понимает, но медлит.
Но вот наступает самый захватывающий момент. Климов смотрит на мастера. Больше он ничего и никого не видит, хотя рядом с мастером стоят Вачнадзе, Гурьев и Колька Перепелкин. Климов следит за каждым движением Кедрина. Сейчас мастер поднимет руку, посмотрит на часы (он всегда так делает) и, рубанув воздух, коротко крикнет:
— Давай!..
И тогда…
Алексей разговаривает с директором, и Лазарь Ильич, слушая его, утвердительно кивает головой. Вот Кедрин распахнул полушубок, достал часы. Климов видит их, эти большие карманные часы, они поблескивают на широкой ладони мастера и с ладони, покачиваясь, стекает серебристая струйка цепочки. Вот мастер поднял руку. Тонко взвизгнув, завелись дизели. Через мгновение моторы зарокотали ровным баском, и в тот момент, когда Кедрин был уже готов опустить руку, к нему бросился Перепелкин.