Через день ко мне пришли Перфил и рябой крендельщик. В бумажном кулечке принесли мне леденцов и мятных пряников. Вид у обоих был какой-то понурый.
— Попрощаться пришли, — сказал крендельщик. — Забрили нас в солдаты.
— Беда-а! — сокрушенно покачал головой Перфил. — Думал: поработаю год-другой, поднакоплю денег, поправлю, хозяйство, стану снова крестьянствовать… Все летит к чертям! И чем только все это кончится?
— Чем кончится? — вмешался в разговор Глеб Николаевич. — Это от вас самих зависит. Дадут вам в руки оружие, вот вы и сила! Небось, не маленькие, сумеете сообразить, что к чему.
— Ох, красно говоришь, да страшно слушать, — с беспокойством сказал Перфил. — Не для нас такие речи, мы — люди темные.
И рябой крендельщик добавил, усмехнувшись:
— Мы — народ вятский, семеро одного не боимся.
Глеб Николаевич сокрушенно покачал головой.
— Один известный русский ученый писал, что во всей Российской истории нет ничего печальнее судьбы земли Вятской. Во всей стране нет мужика темнее вятича. Но придет время, и встанет вятский мужик в полный рост, докажет, что он не хуже других. Может, в самом деле, когда-нибудь из вятских мужиков выйдут министры и фельдмаршалы.
Перфил и его приятель стали прощаться. Видно, решили убраться от греха подальше.
Две недели пролежал я больной, и все это время Глеб Николаевич заботливо ухаживал за мной.
Однажды он сказал:
— В сушечную тебе возвращаться нельзя, хозяин тебе житья не даст. Может, отправишься в деревню, на родину?
— В деревне только с голоду помирать, — удрученно ответил я. — Или идти в батраки к какому-нибудь мироеду, ютиться в чужой избе и всегда чувствовать себя лишним за столом.
— Да-а, — протянул Глеб Николаевич. — Ты прав, возвращаться в деревню не стоит. Ну да ничего, придумаем что-нибудь другое.
Когда я совсем поправился, он дал мне письмо:
— С этим письмом поедешь в Вятку. В ремонтных мастерских найдешь человека, которому оно адресовано. Он мой близкий друг и устроит тебя на работу в депо. Поучишься, станешь мастеровым человеком, пролетарием. Попадешь в рабочую среду — по-другому пойдет твоя жизнь.
Глеб Николаевич и Гаврилка пришли на пристань проводить меня. Раздался гудок буксирного пароходика, и неуклюжая баржа отошла от берега. Глеб Николаевич и Гаврилка долго махали мне с пристани и кричали:
— Прощай, друг! Может, еще и встретимся!
Старенький буксир, принадлежавший вятскому пароходчику Булычеву, извергая из трубы густые клубы черного дыма и разбрызгивая воду своими большими колесами, не спеша пошел мимо высоких берегов. Вот уж и устье Пижмы осталось позади, мы поплыли по Вятке. Река здесь разлилась широко, на высоком берегу темной стеной встал густой лес. Дальше виднеется каменистый обрыв. На правом берегу раскинулось старинное село Жерновогорье, где издревле жили добытчики жернового камня.