Она, сидела в проломе внешней стены, свесив ноги за край. Дождь тонкими струйками бежал по побледневшим ногам, отмеченным синяками, оставшимися после стычки на границе. Срываясь с длинной чёлки, крупные капли падали на щёки и губы, омывая сочащуюся кровь.
– Вот. Это тебя согреет. Не стоит так… Простудишься… – неуверенный и скованною
– Пусть помучаются, ища лекарства. – слова были бесцветны, но лицо выдавало жестокость мыслей.
– Уверена, что она этого заслуживает?
– Да что ты о ней знаешь? – почти грустно, с тонкой издёвкой.
Блеснув под чёлкой, взгляд указал подсумок с маской, затем встретился с его взглядом. Снова пристыженный, он отвернулся. Тихо фыркнув, не то с раздражением, не то с насмешкой она вернулась к созерцанию серого пейзажа. Пустые глазницы окон, колышущиеся кроны тополей, журчанье воды. Прикоснувшись к её волосам, чуть выше и левее виска, парень отвёл их в сторону, оголив круглый шрам.
– Болит? – с искренней заботой.
– Только у неё. – отрешённо.
Через несколько минут снова взглянув на него и удивившись тому, что, но не собирается уходить, недовольно выдохнув, она приняла миску и, поднявшись, прошла вглубь комнаты.
Дождь лился сплошной стеной. Ни грома, ни далёких вспышек, ни дуновения ветра. Извиваясь, по стенам текли тонкие струйки и целые потоки. Срываясь с белёного потолка, крупные капли позвякивали брошенной утварью.
Когда трапеза была закончена, он спросил.
– Кристин. Ты ещё помнишь, тот день? – с интересом, но в тоже время и страхом.
Закрыв глаза, она замерла. День, месяц, годы назад. Две всхлипывающие девочки, и плачущий мужчина с механическими глазами. Их общая, ещё острая скорбь. Отчаянье и голод, страх и грусть. Тепло тел справа и слева. Лёгкое прикосновение руки, выстроившей головы в линию. Щелчок затвора загнавшего последний патрон в ствол ржавого пистолета. Поступь множества тяжёлых ботинок. Озлобленные окрики. Очерченный светом силуэт за обвалившейся стеной. Шелест металла, когда курок сорвался с задержки. Хлопок. Резкая боль. И долгая тьма.
– Помню. – медленно открыв глаза, отчётливо ощущая инородный предмет в голове.
Какое-то время он решал, хочет ли её услышать, но, всё же придя к тому, что не хочет стирать эту ночь, отказался от этой идеи. Она не настаивала, прекрасно зная, сколько бы усилий он над собой не сделал, всё равно не выдержит, прибегнув к излюбленному методу.
Помыв посуду, перелив суп в герметичный котелок, он постелил ей кровать на большом обеденном столе. Она же, стоя у стены, освещённой единственной свечой, рисовала огрызком найденного карандаша.