Большая часть меня – более глупая часть, по-видимому, – хочет всего, что он может мне дать, и ей наплевать на всё остальное.
Это и вправду ужасно, что у меня так долго не было секса. Я думаю, что моя грустная и одинокая вагина теперь захватила всё моё тело.
Кейдж прижимает меня к стене. Его поцелуй горячий и требовательный. Его большие ручищи блуждают по мне, сжимая и лаская, заявляя о своих правах.
Руками обнимаю Кейджа за широченные плечи. Я целую его в ответ, так же жадно, как он целует меня, отодвигая в сторону двойственность своей натуры. Чистое удовольствие от его вкуса и ощущения Кейджа рядом со мной внезапно становится важнее всего остального.
Я же могу возненавидеть его позже. Прямо сейчас я не в своём уме.
Вот почему люди принимают плохие решения, влюбляясь.
Всему виной чувство эйфории. Это пульсирующее, обжигающее кожу, обнажающее душу ощущение того, что ты жив. По-настоящему жив. Это удовольствие, которое начинается с боли и взрывается фейерверком от чего-то такого простого, как прикосновение.
Это грубое, пронизывающее до костей чувство, что независимо от того, насколько это неправильно, это всё равно в подавляющем большинстве правильно.
Кейдж засовывает руку мне под платье, разом оказываясь у меня между ног.
Прямо мне в ухо он хрипло говорит:
— Продолжай. Скажи мне, что ты меня не хочешь. Скажи, что больше не хочешь меня видеть. Скажи мне любую ложь, какую захочешь, но твоя сладкая киска скажет мне правду. Твои грёбаные трусики уже насквозь промокли.
Мне хочется кричать от отчаяния.
И только потому, что он прав.
Когда Кейдж снова касается моих губ, я издаю стон ему прямо в рот. Он издаёт ответный рык. Кейдж глубоко целует меня, потирая рукой мои трусики, пока моё тело не берет верх, и мои бёдра не начинают двигаться в такт движениям его пальцев.
Щеки горят, тело дрожит, я шире раздвигаю бёдра и покачиваюсь по мановению его руки.
Он сексуально произносит мне на ухо:
— Ты хочешь мои губы там, не так ли, красавица? Ты хочешь, чтобы я поедал эту мокрую маленькую киску, пока ты не кончишь мне на лицо.
Я бормочу нечто, похожее на отрицание. Это лишь заставляет его смеяться.
— Нет, хочешь. — Когда Кейдж щиплет мой набухший клитор через ткань трусиков, я дёргаюсь и стону. От этого он заводится ещё больше.
— Да, ты, блядь, этого хочешь. Ты хочешь мой язык, мои пальцы и мой член одновременно. Ты хочешь меня точно так же сильно, как я хочу тебя. Ты хочешь отдать мне всю себя, и это сводит меня с ума, потому что я знаю, что ты не дашь этого никому другому, — шепчет он.
Кейдж скользит пальцами под мои трусики, поглаживая мои влажные складки, дразня бутон моего клитора большим пальцем.