утопию, никогда не добьются свободы; такие массы недостойны свободы…»
>{9}, то совсем иную роль он отводил народнической утопии в общественной борьбе масс. Она «выражает их стремления бороться, обещая им за победу миллион благ (то есть социализм. —
Э. В.), тогда как на самом деле эта победа даст лишь сто благ (то есть наиболее демократический путь капиталистического развития. —
Э. В.). Но разве не естественно, — заключал Ленин, — что идущие на борьбу миллионы, веками жившие в неслыханной темноте, нужде, нищете, грязи, оброшенности, забитости, преувеличивают вдесятеро плоды возможной победы?»
>{10} Нет, Ленин не считал бесплодной народническую утопию даже того времени, когда она существовала рядом с наукой, с марксизмом. Он вскрывал ее исторический смысл, ее общественное значение.
Утопия Каракозова и его единомышленников принадлежала другой, допролетарской эпохе. Но в ее основе лежала та же самая мысль: минуя капиталистическое развитие, сразу войти в царство социализма с помощью крестьянской поземельной общины, уничтожить одним ударом политический гнет самодержавия и все виды экономической эксплуатации. Это был утопический социализм, основанный на выводе о несправедливости экономического неравенства и эксплуатации. Это был крестьянский социализм, потому что движущей силой общественного преобразования считалось крестьянство и еще потому, что мероприятия, считавшиеся социалистическими, в действительности могли освободить крестьянина только от полуфеодальной, но не от капиталистической эксплуатации. Избавление человечества от гнета частной собственности и экономического угнетения было заложено как раз в капиталистическом способе производства: капитализм дает огромный толчок развитию производительных сил, подготовляя для социализма необходимый экономический уровень, и создает себе могильщика, то есть тот класс, который и является основной движущей силой социалистического преобразования. Однако для того чтобы это стало ясно, требовался не только гениальный ум Маркса, но и определенный уровень капиталистического развития, позволявший увидеть противоречия этого строя. России до такого уровня было еще далеко.
Прошло всего пять лет с тех пор, как пало крепостное право. Реформа была вынужденной мерой царизма. Сам Александр II во всеуслышание объявил, что лучше освободить крестьян сверху, чем ждать, когда они сами освободят себя снизу. В нараставшем недовольстве крепостных отражался тот факт, что, говоря словами Энгельса, крепостничество пережило себя, стало невыносимым и несохранимым, служило помехой общественному и прежде всего экономическому развитию страны, вступившей уже на капиталистический путь. Это недовольство охватило не только крестьян, но и сравнительно широкие слои образованного общества, сочувствовавшего крестьянам и страдавшего к тому же от политического гнета самодержавия.