Радость новой встречи живо переживает прокурор окружного суда Дубяга. Куйбышев, Косарев, Иванов, Мандельштам… сколько старых знакомых! Теперь-то уж они поспособствуют благоприятному развитию карьеры. А чтобы лавров, упаси господь, не перехватил начальник вышестоящий, прокурор омской судебной палаты тринадцатого июля за № 425 пишет особое уведомление господину министру юстиции. Дабы узнал из первых рук:
«…Все 19 названных ссыльных привлечены в качестве обвиняемых в участии в публичном скопище, заведомо собравшемся с целью выразить сочувствие бунту, т. е. в преступлении, предусмотренном 121 статьей Уголовного Уложения, причем мерой пресечения против них избрано содержание под стражей».
Обвиняемых, верно, девятнадцать. Но под стражей еще и новорожденный. В одиночке № 17 женского корпуса. Дочь Анны Андреевны и Аркадия Федоровича Ивановых.
Поощрения из Петербурга нет и нет. Заледенели оконца в камерах. На тюремном дворе снег. Набирают силу морозы, пурги. Не ко времени уже дело о первомайской демонстрации. Не по духу обстоятельств российских тревожных. Не в правительственных видах более подливать масло в огонь. Кабы взрыв самих основ не потряс.
В середине октября губернатор уступает хлопотам сестры Валериана Надежды Владимировны. Приказывает освободить Куйбышева под залог до суда. Промах со стороны его высокопревосходительства непростительный. Валериан подымает на ноги студентов университета и политехникума. Будоражит профессоров, журналистов. В городе прокламации, подписные листы — сбор денег для приглашения юридических светил. Пять самых популярных томских адвокатов объявляют, что сочтут за честь участвовать в процессе безвозмездно. По своим гражданским симпатиям.
Суд назначают. Суд откладывают. Снова назначают. Переносят. Авось из державного города донесется другой ветер.
Новый, 1913 год — высокоторжественный. 300-летие дома Романовых. Задумана амнистия умиротворяющая. Томские судьи понимают. Приговор оправдательный двадцать седьмого марта. Потерявший голову прокурор приносит протест в Омск. Взывает к Петербургу. Беспокоится до самого крушения империи.
Куйбышеву пока можно на волю. Под негласный надзор полиции. Его друзьям-нарымчанам возвращаться отбывать срок ссылки. Анне Ивановой с грудным ребенком, «Одиссею» — Мандельштаму, еще одному большевику, Дмитриеву, назад в тюрьму. На них опять заведено дело.
«Неизвестно, сколько пришлось бы сидеть под новым следствием, — написано Анной Ивановой, — если бы не Валериан. Он нажал на все свои связи, использовал все знакомства. Меня согласились выпустить под залог до суда. Деньги, по-моему более пятисот рублей, собрали студенты, доставили Куйбышеву.