– Судя по имени, он ирландец. А как его тогда зовут в Лондоне?
В ответ Горынов выдал довольно длинную фразу на английском, от которой даже Георгий, несколько лет проведший среди солдат и матросов, озадаченно вскинул бровь.
– Полагаю, это неординарная личность.
– Базилевская к себе кого попало не приглашает. Или вот, например, вон у той стены, молодой человек в черном сюртуке, и в высоком цилиндре с траурной лентой.
– Это не человек, – заметил Стрешнев. – Это Апостол.
Георгий, в этот момент делавший глоток из бокала, поперхнулся шампанским.
– Что?! Чем графиня думала, что притащила сюда ЭТО?!
– Кто ее знает… женщина же.
– А из какого он выводка?
– Вам знакомо имя Йорис ван дер Мер?
– Знакомо, к несчастью. Я полагал, его упокоили.
– Такого упокоишь… это его первенец, Мацерин Рафелет. Сам Йорис большую часть времени проводит в спячке, так что Рафелет управляет всеми его делами.
– Раз уж мы стали оглядываться на гостей, я не наблюдаю что-то барона Бладберга…
– Опаздывает, наверное. Уж его-то точно должны были пригласить. А чем он вам приглянулся?
– Он сам тип неприятный, но не более. Но вот слуга его меня насторожил.
– Что с ним не так?– пробормотал Горынов, задумчиво глядя на последние две карты.
– Пахнет он не как человек. Даже не как живое существо. Скорее, как ведро с песком.
– Когда это вы нашли время его обнюхивать?
– Мы не разминулись в узком коридоре.
– Говорят, он нашел его где-то в Турции, во время войны семьдесят четвертого года. Только на турка не больно-то похож, – Стрешнев перевернул карты прикупа и еле заметно поморщился. – Тип лица определенно персидский. А почему какой-то слуга интересует вас больше, чем сам барон?
– Он мог меня убить, – коротко ответил Георгий и выдвинул последнюю карту в центр стола. – Господа, эта взятка моя.
– Юрий Несторович, вы не видите канделябр потяжелее? Мне кажется, кто-то опять пользуется предвидением, чтобы знать прикуп.
– Вот только давайте без инсинуаций. Я так делаю только в игре против слишком наглых шулеров. Смысл играть, если не можешь проиграть?
– А мы значит уже не шулеры? – весело удивился Горынов. – Колода-то, господин Владимир Тимофеевич, ваша. И насквозь крапленая.
– Да я уже не помню, какая крапа что значит.
– Кажется, я слишком отстал от жизни. Мы играем в преферанс или соревнуемся в жульничестве?
– А одно другому мешает?
– Я принимаю вызов, – Георгий хрустнул костяшками пальцев и взял колоду. – Готовьтесь отправляться домой в подштанниках.
Ради справедливости, его угроза вряд ли бы сбылась. Все трое уже не стеснялись, но негласных рамок приличия не преступали. Любая магия творилась так, чтобы это было заметно хозяйке дома – а значит, в ход шли самые слабые и простые чары, позволяющие повлиять на расклад или узнать карты оппонента. При равенстве возможностей ключевую роль начинало играть мастерство, но и в этом игроки были на равных, имея весьма обширную практику. В итоге первая пуля завершилась почти ничьей. Горынов катал на пальцах одинокую рублевую монету, Стрешнев застегивал кошелек, похудевший на ту же монету, Летичев же остался при своих. Откинувшись в кресле, он потягивал успевшее согреться шампанское и разглядывал своих… товарищей? Нет, не совсем. Для товарищества нужно иметь общую цель. Но все же их объединяло нечто общее: они все принадлежали к родам достаточно древним, чтобы претендовать на значительную власть, но правом этим, по различным причинам, не пользовались.