Пушка гремела в долине Сен-Дени.
Парижане прислушивались со страхом к этому мрачному тяжелому гулу, напоминавшему им бедствия 1814 года.
Наполеон был еще в Мальмезоне с несколькими преданными ему людьми.
Генерал Бокер, честный человек, являлся одновременно и защитником, и стражем, тюремным стражем, потому что Фуше не решался дать ему полной свободы.
29-го Наполеон выехал из Мальмезона.
1 июля он ночевал в Туре по дороге в Рошфор, где его ожидали англичане. Как раз в этот же самый день, 1 июля, по дороге из Сен-Жермена в Версаль мчалась почтовая карета, запряженная четырьмя сильными першеронами.
Ямщики, которым, вероятно, было заплачено по-царски, хлестали беспощадно лошадей, которые, все в пене, звенели колокольчиками. Было около семи часов вечера.
Весь день небо заволакивало тучами, и теперь в воздухе чувствовалась тяжесть приближавшейся грозы.
По временам сверкали зарницы.
В карете сидело четверо.
Маркиза де Люсьен, господа Маларвики, отец и сын, сын красивый малый, слегка фатоватый, в милости при дворе, кандидат на всякие успехи; отец в данное время дипломат и переводчик де Витроля, которого Фуше выпустил на свободу, и, наконец, статист – ничтожнейший аббат Блаш, которого пригласили с собой из любезности по дороге при выезде из Сен-Жермена.
Поднимались в гору в Марли, гора была крутая, и, несмотря на усилия, лошади замедляли шаг.
Месье де Маларвик, желая блеснуть умом своего сына, задавал ему вопросы, на которые он знал заранее ответы.
– Итак, ваши справки верны?
– Наполеон не может бежать.
– И, однако же, этот подлый Фуше дал ему свободу?
– Ему немыслимо выбраться из Франции… Наши друзья усердно его караулят.
– Дай-то Бог!.. Пока этот человек жив, опасность для мира Европы неизбежна.
– Не говоря уже о тех негодяях, которые стоят за продолжение борьбы.
Аббат Блаш на минуту точно очнулся от своего скромного оцепенения.
– Да, я слышал, что будто бы солдаты, эти люди, которые готовы пожертвовать жизнью за трехцветный лоскут, поклялись запереть ворота Парижа, чтобы не пропустить наших друзей, и даже в случае нужды взорвать город и погибнуть вместе с ними.
– Вот настоящие-то идеи революционеров! – воскликнул Гектор де Маларвик. – Пускай взлетят на воздух те, кто разделяет эти взгляды, а мы-то при чем?
– А вы просто взлетите, не в силу убеждения, – заметил аббат, – вот и вся разница.
– Париж не принадлежит этим разбойникам. Париж принадлежит королю и его союзникам.
– То же самое говорят и пруссаки.
– И они правы. Пусть лучше им завладеют пруссаки, чем якобинцы.
В эту минуту маркиза, которая все время дремала или, по крайней мере, была совершенно безучастна к тому, что говорилось вокруг нее, нагнулась к окну и стала в него смотреть.