–– Если твоя идея сработает, то будет просто замечательно. Ты, мне сержант, вот что скажи. Насколько реальна дорога вдоль Енисея или получится обычный зимник?
Леонов задумчиво огладил свою бороду-лопату.
–– До Каракерима дорога будет по-любому, все-таки сколько народу прошло. А вот до Тепселя сомнительно, конечно мы потихоньку будем выгрызать свое, за пару лет догрызем до порога, –– я засмеялся, за пару лет через дебри Саян пробить дорогу, это смело.
–– Вы, ваша светлость, смотрю не верите?
–– Пойдем, устал я, а завтра день тяжелый. Вам никто здесь рубежи не рисует, до Каракерима уже подвиг, все равно, что при царе Петре город на болотах построить.
Газовые фонари Якова себя оправдали, недаром он с ними возился так долго. Если удастся наладить производство кокса, будет у нас газовое освящение. Во время позднего ужина все оценили достоинства газовых фонарей.
Ранним утром двинулись к Большому Тепселю, надо было спешить, Енисей река коварная и своенравная, а время нас поджимает. Шли весь световой день, делая короткие остановки минут на пять –десять, лишь однажды сделав получасовой привал.
На ночевку стали в месте нашей засады, там ничего не изменилось за прошедшие недели. Сна не было, в голове были только мысли, а правильно ли я поступаю, отправляя Каземира и Харитона в ледовый поход. Вдруг я ошибаюсь и они не смогут по льду дойти до выхода Енисея на равнину? Ни каких предчувствий у меня не было, все сам-сам.
Около полуночи поднялся ветер и я решил выйти освежить свою горячую голову. Около небольшого костра сидел Прохор, в ногах у него поскуливал четырехмесячный пес.
У нас была страшная проблема с собаками, когда мы спустились в долину, у нас осталось всего три кобеля, один из которых благополучно помер через месяц. Оставшиеся были по-братски распределены между нашими поселениями, одного поселили на заводе, второй последовал за Шишкиным на наши Севера. Ни староверцы, ни Савелий с сотоварищами наше собачье стадо не пополнили.
А вот Леонтий сумел привезти целый десяток трех-четырех месячных щенков. Когда их выпустили на волю, один из них сразу же подошел к Прохору, обнюхал его сапоги, зевнул и улегся калачиком, показав всем, кто его хозяин. От Прохора песель после этого не отходил ни на шаг, если где-то не успевал за спешащим хозяином, сразу начинал плакать, именно плакать, а не скулить. Сказать, что Прохор был рад, значит не сказать ничего, все свободное время он возился с псом.
Пану Казимиру то же не спалось и он вышел следом за мной.
–– Не переживайте, Григорий Иванович, и не рвите сердце, –– по имени-отчеству он назвал меня впервые, до этого он всегда называл меня светлостью. Говорил граф медленнее обычного и с очень сильным, чисто польским акцентом.