Вскоре рев пропеллера изменился: от него доносился такой свистящий звук, что у меня тут же заложило уши. Я закрыл их ладонями. Не помогало! Оглянулся на Симуша. А он сидел, разинув рот, словно ему не хватало воздуха. И, не мигая, смотрел вперед. Лицо у него было бледное, испуганные глаза лихорадочно блестели.
— Ты что? Как граченок рот раскрыл? — крикнул я ему.— Страшно?
Но Симуш меня не расслышал. Только посмотрел на мой рот и зачем-то кивнул головой. Тогда я ему показал жестами. Симуш догадался. Он крикнул мне в самое ухо:
— Так надо! — и еще шире раскрыл рот.
Я удивился: «Что, значит, надо? Свихнулся он что ли?» Симуш, наверное, по моему лицу сообразил, что я ничего не понял и опять стал кричать в ухо:
— Так артиллеристы делают! Чтобы не оглохнуть!
— А ты откуда знаешь? — заорал я в ответ.— Ты же не артиллерист?
— Дед воевал. Он рассказывал. Они всегда при выстреле рот открывали!
Конечно, я ему не очень поверил. Симуш соврет — не дорого возьмет! Но дед у него, верно, воевал. Может, и не врет? Решил попробовать. И, отвернувшись от него, открыл рот. И в самом деле, гул мотора не так назойливо звучал в ушах. Полегче стало.
Тут самолет тронулся.
Набирая скорость, он помчался по лугу, тряхнув нас раз, другой, и вдруг плавно поплыл, отдаляясь от земли. Деревья, трава быстро уходили вниз.
Мы оба прилипли к стеклу кабины. Земля отступала все быстрее и быстрее. И вот уже деревья — такие огромные и высоченные на земле — превратились в маленькие веники, воткнутые в землю. Вот ржаное поле, точно затянутое желтеющим пологом. Голубой лентой вьется наша речка Сорма. А огромный лес, который тянется вдоль ее левого берега, похож на зеленый поясок. На правом же берегу — ровные квадраты полей и лугов. Надо же! Я даже никогда не думал, что наша земля расчерчена так строго, точно в тетрадке. Какая красота! Скрытые белесой дымкой, уходят в необозримую даль массивы лесов, полей, стоят деревушки, будто собранные из спичечных коробков. До чего же наш край красивый, привольный! Мы никогда не догадывались об этом.
Я оглянулся на Симуша и вдруг увидел, что с ним творится что-то неладное. Он скорчился, побледнел, глаза его выпучены. Руками вцепился в сиденье, даже пальцы побелели.
— Что? Что о тобой? — прокричал я ему.
— Не могу! Мутит! — сморщился Симуш.— Скорей бы на землю!
Я посмотрел вниз. Мы пролетели над лесом. «Разве тут сядешь,— подумал я.— Самолет ведь не птичка, на ветку не опустится!»
— Потерпи, Симуш,— начал я уговаривать друга.— Ну, немножко! До посадки.
В этот момент самолет резко нырнул вниз. Я поначалу даже испугался: не случилось ли чего, не падаем ли? А Симуш закричал, голову запрокинул, глаза закрыл, ухватился за меня что есть силы.