После того как мы прибыли в Приливную Волну, у нас оставалось две ночи до приема у Циги Лорча. Мы не рискнули провести их в деревне. Скорее всего, сенатор сейчас усилил меры по нашим поискам, а попасться накануне главного действия было бы слишком глупо. Так что мы устроили стоянку на лоне природы, в прибрежном сосновом лесу, примыкающем к скалам.
Это было очень красивое место.
На вулканическом пляже росли вековые сосны-гиганты. Они стояли редко – им всем требовалось много места для жизни, для всего того опыта, корней и воспоминаний, что хранило каждое дерево. Между соснами торчали длинные, тонкие скалы, похожие на пальцы мертвецов. Они были такими же черными, как песок под ногами. В нем копошились морские черепахи, чахли редкие колючие кустарники с зелеными, пока неспелыми ягодами оранжевики.
Черный и темно-зеленый – всего два цвета раскатывались на несколько миль прибрежной полосы, до самого порта. Здесь удивительно легко дышалось, в этом просторном и странном лесу. Смотря наверх, ты видел игольчатые ветви деревьев. Смотря вниз – свои поразительно белые ноги на фоне шишек, камней и пепельных песков. Смотря прямо – темное море на горизонте.
Вчетвером мы долго сидели вокруг костра. Он потрескивал, да так успокивающе, что казалось, мы просто выбрались на природу. Меня радовало, что здесь нас ждет целых две ночи.
Возможно, последние две в нашей жизни.
Мне было страшно ехать к горфусу. Я хотела этого. Очень хотела покончить со всем этим. Но я боялась, и мой страх заставлял меня делать две вещи сразу: буквально деревенеть при любом взгляде в сторону порта и тревожно огрызаться на любые просьбы, и одновременно чувствовать величайшую ценность каждого спокойного момента. По моей душе разливалось тепло всякий раз, когда я обращала внимание на крохотные мирные детали – а я следила за ними, как коршун, в эти два дня.
Ведь никто не любит жизнь так, как приговоренный, стоящий на эшафоте.
Мне нравилось то, какими зелеными становились кончики пальцев у Галасы Дарети, когда она приходила в лагерь, собрав пучок целебных трав. Как Тилвас, жаря над костром мясо, рассказывал какую-нибудь историю, изящно балансирующую между жанрами ужасов и анекдотов, и, смеясь, расслабленно закидывал голову назад, а в его серых глазах так и плясали лукавые искорки. Как нахохлившийся Мокки возвращался с охоты, закинув за плечо тушки фазанов, и уже издалека начинал костерить нас по какому-нибудь совершенно дурацкому поводу, делая это так виртуозно, что мы заслушивались.
Я смотрела на Мокки с Тилвасом и думала о наших странных отношениях. Я не знала, куда они нас заведут и сколько продлятся, но сейчас я была счастлива в них. И одновременно подозревала, что значительная часть общества, узнай она о нас, попробовала бы нас линчевать за такие эксперименты.