В «Записках попугая» в 1928 году Аргези снова возвращается к памяти Жан-Жака. Многие взгляды Руссо ему близки.
«Доброе утро, мосье Жан Жак. В стопятидесятую годовщину со дня твоей смерти позволь разбудить тебя и воскликнуть: «Вставай! С добрым утром! Как спалось?» Я могу позволить себе такое, добрый мой философ. Мы ведь так давно знакомы, еще задолго до того, как в твоем городе часовщиков была собрана музыкальная машина Лиги Наций. Наши беседы длились лет десять подряд. Ты весь бронзовый, а я в легком пальто. Было холодно и, кроме тысячи птиц, прилетевших на твой остров[37] из северных стран, кроме Белой Горы и редких электрических фонарей, кроме осеннего холодного одиночества озера Леман, никого не было рядом с нами…
Я часто звал тебя тогда — пойдем со мной, господин Жан-Жак, я покажу тебе мою страну, я очень по ней соскучился… Мне снилось, что идем вдвоем по желтеющей ниве, где стебли пшеницы похожи на тростники, а колосья полные, словно жирные воробьи. Мы пробивались через хлеба и ощущали запах горячей земли. Опустились среди поля, и я, распаленный воспоминаниями, стал щедро делиться с тобой миллионом выдуманных и настоящих приключений, напоминать многое из того, что пережил ты и мое скифское племя. Я рассказывал тебе еще и о том, как любят парни и девушки моего края гулять по колосящемуся хлебному полю под высоким, открытым небом. И рассказал я еще тебе тогда, как из чистой, светлой молодой любви под открытым ясным небом рождаются самые красивые дети, называемые в нашем народе детьми цветов…
Что ты делаешь сейчас, господин Жан-Жак? Доброе утро! Как спалось?»
Ничего не проходит мимо пристального взгляда вездесущего Коко. Его интересуют внутренние проблемы страны, положение рабочих, жизнь крестьян, правосудие, правительственное законодательство. «Записки попугая» не раз возвращаются к воспоминаниям о минувшей войне, о преступлениях милитаристов.
«Небольшой бельгийский городок. Осенью 1918, всего за несколько дней до заключения перемирия, сюда пригнали партию французских военнопленных. Немецким конвойным было приказано не допускать никаких контактов пленных с гражданским населением. Пленные были истощены многодневным голоданием и еле держались на ногах. Жители городка каким-то образом узнали об этом, но их строго-настрого предупредили, что осмелившиеся передавать французам продукты и воду будут наказаны со всей жестокостью военного времени.
Пленных загнали за железную ограду, и они печально Смотрели на прохожих. Несколько учеников, только что отпущенных из школы, остановились и с интересом разглядывали французских солдат, которые походили на измученных, умирающих животных. Дети знали, что это пленные французы, что их ведут издалека и что им предстоит еще большой путь, знали они и о приказе не давать этим людям ни корки хлеба, знали, что немецкие солдаты следят за соблюдением этого приказа.