В глубине парка из-под прошлогодних листьев Григоре достал веревку и несколько дощечек и тут же соорудил из них разборную лестницу.
— Вот так. Потом мы ее забрасываем на забор, а на той стороне разбираем, прячем и обратно возвращаемся так же. Главное, шпингалеты рам у окон не опустить. Ясно?
Через забор они перемахнули без особого труда — у Григоре явно был уже опыт. Они добежали до Атене. У черного входа Григоре улыбнулся моложавый старик и молча пропустил.
— Это наш бывший кучер — после смерти отца не захотел оставаться в Дидешть и работает здесь. — Григоре выпалил это на ходу, шагая через две ступеньки туда, наверх, на самое «кукареку», как говорят в Румынии.
Зал уже был набит. Так неожиданно исполнилась мечта Янку побывать здесь, в этом нарядном доме.
На сцене сидели на стульях человек десять, один говорил с трибуны. Он рассказывал о том, что созданная в стране социалистическая партия[7] будет бороться с нищетой шалашей и землянок и несправедливым общественным устройством. Оп перебивал свою речь стихами Эминеску:
Скорее разгромите порядок злой и грешный,
народы разделивший на слуг и на господ.
Мы знаем, что за гробом наступит мрак кромешный,
а здесь и жизнь, и солнце, и хлеб, и воздух вешний —
так пусть их все получат, пусть каждый их возьмет…
Разбейте же порядок жестокий и кровавый,
роскошные чертоги, и царственный дворец,
и замок белоснежный, и храм золотоглавый,
и пусть повсюду хлынут потоки жгучей лавы,
с камней следы позора смывая наконец…
Потом говоривший обратился к писателям и журналистам, ко всем литераторам:
— Победа грядет. Завершается это столетие и наступает следующее. Это будет не просто двадцатый век, а век наступления человеческого счастья. Каждому из нас предначертана в обществе определенная миссия. И когда мы становимся свидетелями огромных усилий пролетариата покончить с черными днями, наш долг быть рядом с ним. Давайте же, художники слова, создавать всемогущую песнь, от победного звучания которой рухнут библейские стены Иерихона.
— Это директор газеты «Адевэрул»[8] Бакалбаша, — шепнул Григоре онемевшему от волнения Янку.
«Тони Бакалбаша был великим волшебником нашей юности. Он символизировал тогда дух грядущих времен», — напишет многие десятилетия спустя Григоре, будущий знаменитый прозаик Гала Галактион. По его же словам, интернат лицея «Святой Савва» постепенно превращался в гнездо молодых социалистов, «чувствовавших себя солдатами, рожденными для осуществления социалистических идеалов».
Клуб рабочих социал-демократов размещался в зале Сотир на площади Амзы, неподалеку от родного дома Янку. Это было большое темное помещение с низким потолком и стеклянным фонарем. Чтобы пробраться в зал, нужно было пройти длинным и узким темным коридором, прозванным ребятами лабиринтом, где в образе Минотавра они представляли отца Симеона. Тут ребята познакомились поближе с Тони Бакалбашей и очень удивились, когда обнаружили, что он ростом не выше их, учеников четвертого класса лицея, и «худющий как гончая». У него была огромная голова и неспокойные черные глаза. Как-то, встретив друзей у входа в зал, он сказал удивительно приятным голосом: