— Меня, пан Гашек, уже никто не переделает. Я всю жизнь выражался грубо, говорил то, что думал, и буду говорить так до самой смерти. Неужели я должен закрывать глотку из-за какого-нибудь осла? Благодаря вашей книге я стал знаменитым человеком!
— Пан Паливец, — сказал Гашек, — я очень рад, что вы не обиделись на меня. Поверьте мне, я давно полюбил вас за то, что вы, как настоящий чех, выразили на свой лад презрение и к императору, и ко всякому низкопоклонству.
Гашек достал книгу о Швейке и хотел было подарить ему экземпляр с надписью, но Паливец запротестовал:
— Что вы, пан Гашек! Вам самому нужны деньги. Вы разоритесь, если каждому герою романа подарите по книге. Лучше продайте мне двадцать пять экземпляров — я хочу подарить вашу книгу своим знакомым.
Гашек с удовольствием выполнил его желание.
Пан Паливец вовремя обратился к писателю: это было в те дни, когда Гашек ходил с Зауэром по трактирам и продавал там «Швейка» с автографом и без него. За определенное вознаграждение он писал шуточные дарственные надписи. Чем нежнее и проникновеннее была надпись, тем дороже она стоила: «Милому другу»; «Дорогому другу»; «В знак верной дружбы»; «Самому дорогому другу в знак самой верной дружбы». По разной цене продавались автографы, написанные карандашом, чернилами и несмывающейся тушью.
Однажды, оказавшись в трактире, где его не знали в лицо, Гашек услышал, что говорят о Швейке. Он вмешался в разговор и начал всячески поносить себя и своего героя.
— Напрасно вы ругаетесь, — попробовал урезонить его молодой человек. — Гашек — отличный писатель. Он сейчас печатает книгу. Это замечательная вещь.
— Грубая, безнравственная книга! — не унимался Гашек.
— Не нравятся мне ваши разговорчики! — заметил пожилой господин. — Влезли в чужой разговор со своим мнением. Кто вас спрашивал? Мало того что влезли, так еще повторяете то, что говорят о «Швейке» легионеры. А их кровавые приключенческие романы о сибирском походе читать противно…
— Гашек — большевик. На его совести немало загубленных душ, — выложил последние козыри Гашек. — Такой человек ничего хорошего не напишет…
Посетители трактира молчали. Потом по столикам поползло ядовитое слово «провокатор», и все отсели подальше от писателя.
Гашек думал, что этим все и кончится, но к нему приблизился здоровенный детина с огромными кулаками:
— А ну, убирайся!
Гашек вздрогнул, поднялся, подозвал кельнера и, расплатившись, с показным недовольством поплелся к двери.
Эксперимент удался.
«Добрые чехи! — думал он, медленно идя по улице. — Вы скорее оставите меня без зубов и ребер, чем дадите в обиду!»