— Правда, ребята? — спрашивает он, весь хмурый, смуглый и со скрещенными руками. — Клэр? Costco?
Мы с Ханной ахаем. — Costco потрясающий.
— Ага, Лиам. Что ты имеешь против Costco?
Он качает головой, целует Мару в макушку и уходит из кадра. Должна сказать, я его поклонница.
— Хорошо, — говорит Мара, — возвращаясь к твоим плохим навыкам общения.
Я закатываю глаза.
— Ты всё ещё злишься на Эрика? — спрашивает Ханна. — Потому что ты провела недели в печали, и в ярости, и в печальной ярости. Даже если теперь ты знаешь, что ваши причины были не такими уж вескими, я чувствую, что всё равно будет трудно отпустить это. Так что, может быть, проблема в этом?
Я думаю о руке Эрика, обхватившей мою руку в вестибюле. О том, как он смотрел на меня, когда лифт снова заработал: сосредоточенно, с намерением, как будто мир мог вращаться в два раза быстрее, чем обычно, и ему было бы всё равно, если бы я была рядом. Я не позволяю себе вспомнить слова, которые он сказал, но всплывает воспоминание о том, как мы смеёмся, стоим на его кухне и едим китайские остатки, и я не сдерживаю себя. Впервые за несколько недель он не пропитан обидой и предательством. Только болезненная, пронзительная сладость ночи, которую мы провели вместе. Когда Эрик включил термостат, когда я сказала, что мне холодно, а затем обхватил своими большими теплыми руками подошвы моих ног. Это чувство, что я нахожусь прямо здесь, на грани чего-то.
Я не думаю, что злюсь, больше нет.
— Дело не в этом, — говорю я.
— Хорошо. Значит, проблема в том, что ты ему не веришь?
— Я. Нет. Я верю. Я не думаю, что Джианна намеренно солгала мне, но у неё не было всех фактов.
— Что тогда?
Я сглатываю, пытаясь понять, почему мой желудок стал свинцовым, почему я чувствую себя больной от разочарования и страха с тех пор, как узнала правду. И тут меня осеняет. Одна вещь, которую я активно старалась не озвучивать, поражает меня, как только я говорю: — В любом случае, это не имеет значения.
— Почему это не имеет значения?
Я закрываю глаза. Да. Вот и всё. Вот почему. — Потому что я его испортила.
— Испортила, как?
Теперь, когда я могу назвать его таким, какое оно есть, ужасное чувство нарастает, едкое и горькое в моём горле. — Я ему не интересна. Он встретил меня и подумал, что я забавная, что у него со мной масса общего, что я ему действительно нравлюсь, а потом я… Я вела себя как совершенно иррациональный, абсурдный, ненормальный человек, заблокировала его номер и обвинила его в гребаном корпоративном шпионаже, и, может быть, он хочет прояснить ситуацию, может быть, ему ненавистна мысль о том, что я думаю, что он ужасный человек, но он на захочет продолжить с того места, на котором мы остановились, и… аааааа. — Я прячу лицо в ладони.