Рассказ напоминает молекулу сложного органического вещества, молекулу, в которой три проблемно-тематических и композиционных круга: внешний, внутренний, в самом центре — эпизод, проливающий свет на все предыдущее повествование и в то же время поднимающий понятие ответственности до уровня обобщения.
Внешний круг воплощает символические образы Автора и Истории (по-латышски История — Vēsture — Вэстуре; в то же время это и женское имя). Символическая История-Вэстуре дает событиям и людям обобщенную, бесстрастно-объективную оценку, она ведет и своеобразное судебное заседание, оживляет умерших, призывает их для дачи показаний, при необходимости уточняет вопросы Автора, которые подсудимым подчас непонятны, потому как они говорят с того света.
Автор одновременно исполняет роль следователя и прокурора, он и ведет дознание, и страстно выражает свое негодование, удивляется, почему человек дошел до той степени падения, в какой мы видим главного героя Оскара Круклиса; с одной стороны, тот вроде бы на время отсрочил преступление, затем стал косвенным убийцей Янкеля — Хаима Цимбала, передав его оккупационным властям.
Живая, человеческая связь между Историей и Автором устанавливается тем, что когда-то, давным-давно, они были молоды, им было по восемнадцати лет, и они любили друг друга. Но все это в прошлом, — в гости к Автору пришла пожилая женщина с неумолимо-резким взглядом, настрадавшаяся от войны, преступлений и мук. Ее глаза «прямо-таки пригвоздили меня к стене, они видели меня всего насквозь», признается Автор.
«Не выдержав, я потупился, и только тут совершенно отчетливо осознал, что женщину эту знаю давным-давно».
Однако его гостье не нравится, что перед нею опускают глаза, стараются вспоминать о ней как о невинной девочке, с «тонким профилем, ясными голубыми глазами и копной волос цвета спелой пшеницы». Теперь ведь она совсем другая.
«Я не нравлюсь тебе? — спросила она вызывающе. — Говори правду, не стесняйся. Да, я совсем старуха, ничего не осталось от прежней восемнадцатилетней… А почему бы тебе чуточку не подкрасить меня, не подновить? Отвел бы в парикмахерскую, к хорошему портному… Не хочешь? Согласен смотреть правде в глаза? Тогда не отворачивайся, взгляни на меня».
И мы должны смотреть Истории прямо в глаза.
Никому не избежать своего полночного часа с глазу на глаз со своей судьбой, так сказать, в отношении один к одному — жизнь против смерти. Так решаются все великие истины — исторические, художественные, философские. Этот принцип использует Эвалд Вилкс. Нетрудно увидеть, что во внешнем круге такое отношение выражается устами Автора и многострадальной, неумолимой Истории. Во втором — внутреннем — круге в такое же отношение поставлены латышский крестьянин Оскар Круклис и еврейский мальчик Хаим Цимбал, хозяин и пастух. И в третьем — столь же жестокой взаимозависимости, один к одному, подчинена конфронтация первого и второго круга: контраст между индивидуальными человеческими судьбами хозяина и пастуха, с одной стороны, и исторической действительностью, людской совестью, провозглашаемой автором, — с другой. Если к тому же иметь в виду, что оба главных персонажа мертвы и в судьбе их ничто уже не может измениться, а посему они могут говорить совершенно объективно, спокойно, без обоюдных обид и обвинений, — если все это иметь в виду, то замысел писателя и его воплощение не оставляют никаких сомнений, а именно: черный полуночный час и отношение один к одному избраны для того, чтобы ни одна из сторон не имела преимуществ: чтобы Хаиму Цимбалу и Оскару Круклису ничего не пришлось делить между собой, ибо перед лицом смерти все равны, как все равны и при рождении; чтобы события можно было бы восстановить, отобразить предельно объективно и чтобы со всей проникновенностью раскрылась «кажущаяся простота этой истории, скрытая чудовищная обыденность». По такому принципу сделан второй круг рассказа, перед которым Вэстуре-История распахивает невидимый занавес.