Небеса в смятении (Жижек) - страница 105

. В чем именно заключается эта актуальность? В том ли дело, что наука просто спасла нас, создав вакцины в рекордно короткие сроки? Или в том, что пандемия напомнила нам о нашей смертности и уязвимости (мы часть природы, а не ее хозяева) и таким образом излечила нас от высокомерия?

Гораздо уместнее было бы перевернуть слова Гёльдерлина: «Но там, где вызревает нечто спасительное, есть и опасности». Эти опасности многочисленны – начнем с предупреждения экспертов Всемирной организации здравоохранения: «Даже хотя пандемия коронавируса оказалась очень серьезной, “возможны еще более крупные пандемии”, и миру придется научиться жить с COVID-19»^>139. Мало того, что пандемия COVID-19 далека от завершения (число инфицированных продолжает расти волнообразно), так на горизонте маячат новые эпидемии; глобальное потепление, пожары и засухи разрушают нашу окружающую среду; экономические последствия пандемии проявятся позже, придав новый импульс общественным протестам; цифровой контроль над нашей жизнью сохранится, а проблемы с психическим здоровьем будут множиться… Нам придется научиться жить не только с COVID-19, но и со всем этим набором взаимосвязанных явлений. Вот почему мы сейчас переживаем самый опасный момент всей пандемии. Расслабиться сейчас было бы все равно, что заснуть за рулем быстро движущегося автомобиля на извилистой дороге. Нам приходится принимать множество решений, которые не могут всегда иметь научное обоснование. Наш текущий момент – это момент радикального политического выбора.

Возможно, наука спасет нас; Грета Тунберг права в том, что мы должны ей доверять. Но, в соответствии с истинно научным подходом, нам следует также признать две вещи, отмеченные Юргеном Хабермасом: с пандемией мы не только узнали нечто новое, мы также узнали, сколь многого мы не знаем; кроме того, мы вынуждены действовать в такой ситуации вслепую, не имея полного представления о последствиях своих действий^>140. Как обсуждалось выше, это незнание касается не только самой пандемии, но еще больше ее экономических, социальных и психических последствий. Дело не просто в том, что мы не знаем, что происходит, а в том, что мы знаем, что не знаем, и это незнание само по себе является социальным фактом, вписанным в то, как функционируют наши институты.

Здесь мы должны сделать еще один шаг вперед. Сегодня дело не только в том, что мы узнаём все больше о том, чего не знаем; иногда кажется, что сама реальность забыла собственные законы. Есть шутка о «знании в реальном»: камень знает закон, которому он должен подчиняться, когда падает, и т. д. Но основной урок квантовой физики заключается в том, что сама природа не знает всех своих законов, и именно поэтому Альберт Эйнштейн с такой тревогой отнесся к квантовой физике и ее основной предпосылке о неопределенности природы. Для Эйнштейна это просто означало, что квантовая физика – неполная теория, игнорирующая некоторые неизвестные переменные. В высшей степени иронично, что, хотя и Эйнштейн, и Нильс Бор были атеистами, их самые знаменитые высказывания касаются Бога. Эйнштейн заметил: «Бог не играет в кости», а Бор огрызнулся в ответ: «Перестаньте указывать Богу, что делать». Их разногласие было не о Боге, а о природе нашей Вселенной: Эйнштейн не мог согласиться с тем, что сама природа в некотором смысле «неполна». Пандемия, похоже, подтверждает правоту Нильса Бора.