Мы находимся в интересном поворотном моменте, которому обрадовался бы Гегель. В последнее десятилетие или два «конец истории» по Фукуяме (когда мы уже имеем наилучшую возможную социальную формацию) превратился в ее апокалиптическую версию – мы еще не в конце истории, но приближаемся к концу в виде апокалиптической катастрофы… Есть формальная особенность, остающаяся неизменной в обеих версиях «конца»: ощущение бессрочного затягивания. Мир Фукуямы – это мир, в котором не происходит ничего великого или нового, жизнь просто продолжается с локальными улучшениями (такой мир Александр Кожев назвал миром снобизма); и апокалипсис тоже всегда почти здесь, поскольку мы находимся в неком лимбе, конце времени, переживаемом как невозможность финала. Мы привыкли к такой ситуации в искусстве (которое умирает уже более века) и философии (которая, начиная с Гегеля, отрекается от себя, преодолевает себя). В обоих случаях смерть приводит к необычайной продуктивности и распространению новых форм, как будто истина смерти есть некое странное бессмертие.
В этом случае единственное логически последовательное решение – перевернуть всю перспективу: конец уже произошел, мы просто его не заметили. Мы похожи на кота из старого мультфильма, который продолжает бежать над пропастью и падает только тогда, когда замечает, что под ногами нет земли. Нашей отправной точкой должно быть то, что апокалипсис в некотором смысле уже произошел: наши общества уже активно отслеживаются и контролируются при помощи цифровых технологий, изменения в окружающей среде уже происходят, миллионы людей уже мигрируют. Поэтому мы должны оставить позади метафору о том, что сейчас «без пяти минут полдень», что это наш последний шанс взяться за дело и предотвратить катастрофу. Время уже пять минут после полудня, и вопрос в том, что делать в совершенно новой глобальной констелляции. Это, конечно, не означает, что мы не должны бороться за предотвращение ожидающих нас катастроф. Возвращаясь к мультфильму с котом: наша нынешняя ситуация находится где-то между двумя концами: первый конец – это то, что происходит, когда мы теряем землю под ногами, а второй конец – это то, что происходит, когда мы действительно падаем. Мы уже идем над пропастью, мы потеряли почву под ногами, но – в отличие от кота – наш единственный способ не разбиться насмерть – смотреть вниз, в пропасть, и действовать соответственно.
Как проницательно заметила Аленка Зупанчич, окончательным доказательством того, что экологический апокалипсис уже произошел, является то, что он уже ренормализован. Мы все чаще «рационально» размышляем о том, как приспособиться к этому и даже извлечь из этого выгоду (мы читаем, что большая часть Сибири будет пригодна для сельского хозяйства; что в Гренландии уже можно выращивать овощи; что таяние льдов у Северного полюса откроет гораздо более короткий транспортный путь из Китая в США…). Примером нормализации является преобладающая реакция на раскрытие секретных данных Ассанжем, Мэннингом и Сноуденом, которая заключается не столько в отрицании («WikiLeaks распространяет ложь!»), сколько в чем-то вроде: «Мы все знаем, что наши правительства постоянно это делают, здесь нет ничего удивительного!» Таким образом, шок от откровений нейтрализуется отсылкой к мудрости тех, кто достаточно силен, чтобы трезво смотреть на реалии жизни… На фоне такого «реализма» мы должны позволить себе в полной мере наивно поразиться непристойности и ужасу преступлений, раскрытых WikiLeaks. Иногда наивность – величайшая добродетель.