Однако здесь есть и другая проблема: привилегия миловать обычно закрепляется за монархами или президентами, которые не обладают исполнительной властью, то есть функция которых, как принято говорить, символическая и церемониальная. (Гегель ясно видел необходимость разрыва, отделяющего монарха от исполнительной власти.) «Тоталитарный» соблазн возникает, когда эти два уровня сливаются друг с другом, то есть когда номинальный глава государства также обладает исполнительной властью. Это происходит не только при фашистском и сталинском «тоталитаризме» (хотя в Италии Муссолини не играл обеих ролей – Италия оставалась монархией), но и вписано в саму Конституцию США. Соединенные Штаты Америки уникальны тем, что президент не лишен исполнительной власти, эти две функции объединены (именно поэтому президенты США могут править с помощью указов, в значительной степени игнорируя Конгресс и Сенат). Откуда же берется эта прерогатива? Эрик Нельсон в своей книге «Революция роялистов»>66 убедительно демонстрирует, что именно восхищение королевской прерогативой власти и вера в достоинства сильного руководителя, основанные на прецедентах XVII века, способствовали восстанию против Британии и обусловили конституцию новой американской республики. Американская революция произошла из роялистской, а не парламентской традиции: во-первых, отцы-основатели надеялись, что британский монарх защитит их от тирании британского парламента, повышавшего налоги на американские колонии; когда этого не произошло, они включили этот образ монарха с исполнительными полномочиями в свою конституцию.
Это решение отцов-основателей имеет судьбоносные последствия даже сегодня: что объединяет Обаму и Трампа, несмотря на все их различия, так это чрезмерно частое подписание исполнительных указов. Дело не в том, что США по сути являются монархией, а в том, что в некотором смысле они даже хуже конституционной монархии; это похоже на монархию, в которой монарх также обладает исполнительной властью, способной ограничить парламентскую олигархию. Однако история со свойственной ей иронией учит нас, что, возможно, из этой опасности может выйти нечто хорошее. Помните, как в начале своего президентского срока Трамп воспользовался своими исполнительными полномочиями, чтобы объявить чрезвычайное положение в стране? Его критики были шокированы тем, как он применил эту меру, явно предназначенную только для крупных катастроф, таких как угроза войны или стихийного бедствия, чтобы построить пограничную стену для защиты США от вымышленной угрозы. Однако не только демократы критиковали эту меру, но и некоторые правые были встревожены тем фактом, что шаг Трампа создал опасный прецедент: вдруг будущий президент-демократ, придерживающийся левых взглядов, объявит чрезвычайное положение в стране, скажем, из-за глобального потепления? Моя точка зрения заключается именно в том, что будущие левые президенты должны действовать подобным образом для легитимации быстрых чрезвычайных мер – глобальное потепление фактически и