— Да что хотите, но, я бы на вашем месте все же похоронил, — равнодушно бросил я ему, на вопросительный взгляд Румянцева отвечая одними губами, — потом. — После этого подошел к бунтовщикам. Осмотрев их, отметил, что с одеждой у них все в порядке, Демидовы на тех же сапогах, получается, не экономят. Но вот явно нездоровый блеск у некоторых в глазах, говорил о том, что люди нездоровы, и тем не менее, находятся на заводе. — Кто главный?
— Я, — сравнительно молодой, хотя по его заросшей роже нельзя было с уверенностью сказать, сколько ему лет даже приблизительно, поднял голову и с вызовом посмотрел на меня.
— Имя, — коротко бросил я ему.
— Илья Данилов.
— И что же тебя, Илья Данилов, толкнуло с этим уродом связаться? — я покачал головой. — Он пойдет с нами, будем выяснять, что же здесь не так. Остальных пока под замок, их судьба будет зависеть от него, — я указал на Илью. И найдите уже того, кто запер эту проклятущую дверь, — с этими словами я развернулся и направился к выходу с завода на настоящий свежий воздух, даже не проверяя, идет ли за мной кто-нибудь, или все решили остаться здесь.
— Ну что, Акинфий Никитич, и как вы докатились до жизни такой? — я откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Демидова, сидящего напротив.
— Так, наверное, не все неправильно делаю, коли сам Фридрих решил меня извести, — Демидов устал, это было видно по запавшим глазам, и еле заметной гримасе на лице, когда он пытался скрыть терзающие его боли. По Ушакову знаю, что подагра — это неприятно, а вот нехер жрать что попало. Вот Андрей Иванович у меня на «поповской» диете сидит, которую я в приказном порядке велел ему соблюдать, а также его повару пригрозил, что кастрирую, ежели он ветчину с сыром да с вином продолжит на стол Ушакову подавать. И результат, как говориться, на лицо: он даже трость сейчас носить просто потому что привык. Правда, ходит с постной, как его еда, рожей и ненавидит лютой, просто классовой ненавистью всех, кто при нем жрать жаркое начинает, просто убить готов, судя по взгляду, но ничего, я имею право на небольшие самодурства, например, такие, как сохранение жизни Ушакова как можно дольше. А вот с Демидовым я пока в раздумьях, все-таки он немного закостенелый, по-моему, проще с Никитой дело иметь, и частично с Григорием. А вот Прокофий совершенно под то, чтобы промышленником быть не заточен. Другие у него интересы, и ломать этот весьма удивительный экземпляр — только хуже сделать. — Почему вы молчите, ваше высочество?
— Потому что думаю, как мне с вами быть, Акинфий Никитич. Я вот, намедни, с врачом вашим поговорил. Весьма толковый малый, чтоб вы знали. Только скучает дюже, пользуя практически только вашу семью, пациенты из которой весьма неблагодарны. Но ничего, я ему занятие придумал, он пока в шоке сидит, так что не мешайте человеку в себя приходить. — Демидов едва не поперхнулся от моих слов, и отставил чашку с чаем, в который доктор при мне накапал несколько капель опиумной настойки. В его случае боль гораздо больше по мозгам бьет, чем обезболивающее. Скорее, за проходящей болью он его даже не почувствует. — Так вот, Акинфий Никитич, доктор ваш сетует на то, что не выполняете вы его требования и советы, что он прямо говорит — поститься вам надо ежечасно и тогда Господь сподобится и уберет опухоль и боль из суставов. А вы его не слушаете, по батюшке кроете, да по матушке. Я вот точно говорю, ваш доктор прав, посмотрите на Андрея Ивановича — вот вам прекрасный пример, как пост животворящий работает.