Я любил мою младшую сестричку. Глядя на нее, я чувствовал то же, что ощущал при виде древнего пламени Аташкадеха. Или когда по городу разносился азан.
Так нас и застал папа: мы уютно устроились на диване. Он потрепал меня по голове, но шутки не получилось, потому что ему досталось больше: моя голова все еще не высохла после душа. Он вытер руку о брючину.
– Неужели домашнее задание?
– Читаю кое-что к уроку по экономике.
– Я тобой горжусь. За то, что ты это делаешь.
Я даже не знал, как к этому относиться – Стивен Келлнер вслух заявляет, что гордится мной! – но он старался наладить со мной отношения.
Я тоже этого хотел.
– Спасибо.
Лале зевнула и устроилась у меня на руке.
Я мог бы провести так целую вечность.
Маму обняла меня на прощание. Она много раз поцеловала меня сначала в одну щеку, потом во вторую, потом снова в обе щеки по очереди, пока мое лицо не нагрелось так, что ее слезы выкипали прямо с его поверхности.
Она взяла мои щеки в обе ладони.
– Я люблю тебя, маман.
– Я тоже тебя люблю. И буду скучать.
– Спасибо, что приехали навестить нас.
– Мне очень понравилось, – сказал я.
И это правда. Чистая правда. Я полюбил бабушкины объятья, ее стряпню, ее смех. Мне нравилось, когда она разрешала мне мыть с ней посуду. Нравилось сидеть с ней рядом и пить чай.
Я обещал себе, что буду каждую неделю звонить ей по скайпу. Обещал, что всегда буду подходить к экрану и здороваться, когда бы мама меня ни подозвала.
Но в глубине души я знал, что не сдержу этих обещаний.
Потому что, сколько бы я ни разговаривал с ней, каждый раз придется прощаться.
Теперь, когда мы стали частью жизни друг друга – реальной жизни, не жизни световых изображений, – я не понимал, как буду переживать прощание.
Наконец мне удалось откупорить колодец внутри себя.
И, кажется, заблокировать его снова уже было нельзя.
Маму повернулась к Лале, чтобы укутать ее в Объятье Тринадцатого Уровня.
Я не мог на это смотреть.
Я перекинул сумку с символикой «Келлнер & Ньютон» через плечо и потащил свой чемодан к двери, где уже ждал Бабу. Морщинки вокруг его глаз в утреннем свете напоминали трещины в земле после землетрясения, но направлены они были вверх.
– Дариуш-джан, – сказал он. – Спасибо, что приехал.
Он положил руки мне на плечи и поцеловал в обе щеки.
– Заботься о своем отце. Он в тебе нуждается. Хорошо, родной?
– Хорошо.
Раньше никто не говорил мне, что папа во мне нуждается.
Но я подумал: а что, если это правда?
Что, если Бабу увидел что-то, чего я сам никогда не замечал?
Я не был уверен, что он на самом деле этого хочет, но я подался к деду и обнял его. Его щека царапнула мою щеку.