Все, что я знал о нашей семье, – это жалкие крохи сведений, которые я слышал от мамы.
Мне хотелось узнать истории о родственниках.
Хотелось узнать то, что маме не приходило в голову мне рассказать. То, что она знала, но не стала бы говорить вслух, потому что это были очень личные для нее вещи.
Я хотел знать, что делало семью Бахрами особенной.
– М-м…
У меня начало покалывать шею.
Я хотел знать, как проходит детство в Иране.
Какими были мои двоюродные братья, когда они были детьми.
Что представляет собой жизнь Зандаи Симин.
Тетя предлагала мне настоящее сокровище, кучу драгоценностей, достойных самого Смауга Ужасного (дракона, не водонагревателя). А меня так парализовало, что я не мог даже протянуть руку и выбрать драгоценный камень.
– Ну…
Зандаи Симин терпеливо улыбалась мне.
– Симин-ханум, – сказал Сухраб, – расскажите ему о Бабу и афтабу.
Зандаи Симин рассмеялась.
– Сухраб!
Она произнесла что-то на фарси, из-за чего его румянец стал еще гуще, но он рассмеялся в ответ.
– Дариуш-джан. Ты знаешь, что такое афтаба?[14]
Моя двоюродная сестра, Призрак Кольца
В некотором смысле Навруз – это персидская версия Рождества. Его празднуют в кругу семьи, все съедают горные массивы еды, и почти у всех в этот день выходной.
Мама всегда в этот праздник освобождала меня и Лале от школы. Я никогда никому не объяснял почему. Уверен, что Лале кому-то рассказывала, но, как я уже говорил, Лале пользуется куда большей популярностью, чем я.
Еще с Рождеством Навруз роднят подарки.
Маму и Бабу, которые наконец появились в гостиной с таким видом, будто ничего необычного не произошло, подарили мне новенькую белую рубашку классического кроя. Она немного походила на ту, которая была на Сухрабе, но полоски на ней были голубыми.
Дядя Джамшид и дядя Сохейл подарили мне каждый по пять миллионов иранских риалов.
Я не знал обменного курса иранского риала к доллару США, знал только, что разница была колоссальной.
Столько же дяди подарили Лале, и она тут же начала бегать по дому и кричать: «Я миллионер! Я миллионер!»
Весь день Лале украдкой подворовывала десерты – пахлаву и бамию. Еще она выпила три чашки чая, а вместе с ним употребила и девять кусочков сахара, так что в сестре моей было достаточно топлива, чтобы питать целую электроплазменную систему.
После обеда нас всех ждала еще и горка коттабов.
Лале я об этом не сказал.
Сухраб пошел за мной в комнату, когда я решил убрать рубашку и деньги.
– У меня для тебя кое-что есть, Дариуш, – сказал он.
– Правда?
Я чувствовал себя ужасно. Я же ничего для Сухраба не приготовил.
Как я мог предугадать, что у меня в Иране появится друг?